Для этого необходимы: во-первых, покрытый снегом горный склон, где на корке льда лежит пласт мягкого талого снега; затем, пропасть со снежным скатом, крутизна которого наверху больше, чем внизу; далее, еще сколько-то снежных склонов и пропастей по вкусу участников и, наконец, какое-нибудь снежное плато или не слишком изобилующий трещинами ледник, а можно просто удобный, не очень каменистый склон. И тогда вы покатитесь как по желобу.
Мамочка применяла боковой прием. Она катилась клубочком. Поскольку она упала в липкий снег, то уже через полминуты из нее получился преотличный снежный ком, главную массу которого составлял снег из снежной лавины, такой чистый и обильный, о каком можно только мечтать. Перед ней шел плотный слой снега, что, собственно, и было основой обоих наших методов. Надо, чтобы вы упали на свою порцию снега, а не она на вас, иначе вы будете ею раздавлены. Еще необходимо, чтобы в состав снежного кома не входили сорвавшиеся каменья.
Я, со своей стороны, прошел как снегоочиститель и приземлился раньше мамочки, хотя и медленнее ее и, возможно, с меньшей грацией, однако с большим достоинством. Кроме того, я куда больше сумел увидеть. Но все равно это был стремительный полет. И я не успел перевести дух, как мамочка пролетела над краем скалы и исчезла в воздухе.
Весь этот полет до момента, когда я выбрался из пропасти, походил на бешеный спуск с горы на санях, и еще это было как во сне.
Я всегда думал, что падать, наверно, очень страшно. А оказывается — ни капельки. Я готов был провисеть не одну неделю в этих снежных тучах,— так спокойно было у меня на душе. У меня было в ту пору такое ощущение, будто я уже умер и это не имеет ни малейшего значения. Я не был напуган,— ну просто ничуть! — но при этом не испытывал хоть какого-нибудь неудобства. Бац! Мы на что-то налетали, и я ждал, что сейчас разлечусь в куски. Но нас просто скинуло на нижнюю часть покрытого снегом склона, вдобавок еще под таким крутым углом, что это прервало на миг наше падение. И опять мы покатились вниз. Теперь уже я мало что видел вокруг, потому что голова моя была вся залеплена снегом, только ноги вытянуты вперед в неком подобии сидячей позы, и тут мой полет замедлился, потом опять убыстрился, я обо что-то слегка ударился, потом ударился посильнее, ударился еще и еще и замер. Я был сейчас погребен в снегу и сдвинут на бок— на правое плечо мне навалилась тяжелая глыба снега.
Мгновение я сидел неподвижно, наслаждаясь покоем, а потом во мне проснулась тревога — что же с мамочкой,— и я стал выбираться из-под снега. Это было не так просто, как вам кажется: снег, местами
твердый, местами мягкий, превратился в некое подобие гигантской губки, и я, придя в ярость, копал и ругался на чем свет стоит, пока наконец не справился с этим делом. Я вылез из-под снега и увидел, что нахожусь на краю огромного сугроба совсем рядом с верховьем ледника Магенруе. А вдали, вверху, справа от ледника и ближе к противоположному склону, что-то вроде черного тараканчика барахталось в центре огромного развалившегося надвое снежного кома.
Я поднес обе руки ко рту и издал доступное мне подобие тирольского «иодель-ди!», и вскоре я увидел, что мамочка машет мне рукой.
Мне потребовалось почти двадцать минут, чтобы добраться до нее. Памятуя о своем тяготении к расселинам, я с особой осторожностью обходил каждую из них. Когда я приблизился к мамочке, лицо у нее было встревоженное.
— Что ты сделал с проводниками? — спросила она.
— У них тяжелая поклажа,— сказал я;— Они спускаются другой дорогой. Тебе понравился этот спуск?
— Не очень, дружок,— ответила она,— но, кажется, я скоро ко всему привыкну. А какой дорогой мы пойдем дальше?
Я решил, что нам лучше поискать снежную тропу через бергшрунд — так это, по-моему, называется,— чтобы оттуда взобраться на скалы с восточной стороны глетчера, и, проделавши этот путь, мы уже
дальше без приключений прямиком спустились к отелю.
Наше возвращение вызвало такой взрыв зависти и недоброжелательства, какого я не встречал ни до, ни после. Сперва альпинисты попробовали доказать, что мы так и не добрались до вершины, но гордый голосок мамочки пресек эту оскорбительную попытку. И кроме того, у нас были свидетели — спускавшиеся вслед за нами проводники и носильщики. Когда обитатели отеля осведомились о проводниках, я сказал:
— Они пользуются вашими методами и, наверно, появятся завтра утром или еще когда-нибудь.
Это не обрадовало моих собеседников.
Я утверждал, что поставил рекорд. А они говорили, что я применял незаконные приемы.
— Если я считаю возможным,— возражал я,— использовать для спуска снежный обвал, вам-то что до этого? Сперва вы заявляете, что нам с мамочкой не влезть на эту проклятую гору, а когда нам это удается; придумываете тысячу правил, чтобы перечеркнуть наш успех. В следующий раз вы скажете, что скольжение вообще под запретом. Я поставил рекорд, и вы прекрасно это знаете, и это вас жутко злит.