Поскольку он надолго замолчал, я вынужденно переспросила:
– Кто – она?
– Демонское отродье, – отозвался он глухо. – Она не отбивалась. Ее маленький ребенок даже не плакал – был слишком испуган, чтобы плакать. А она встала перед нами на колени и начала умолять, чтобы разрешили ей скрыться во Мраке. Клялась жизнью сына, что они никогда оттуда не выйдут. Но демонам верить нельзя, нас этому каждый день учили.
– Вы убили их? Рейн, но ведь это демоны, – я заметила резонно, хоть и не без содрогания.
Он покосился на меня и неожиданно улыбнулся.
– Да, Нила, ты права, это демоны – маленькие обоссавшиеся от страха монстры, которые смотрели на нас своими самыми обыкновенными глазами. С тех пор я практически не спал. А почему мы называем их демонами? Разве каждый из них виновен в страшных преступлениях? Они ведь ничем, вот ровным счетом ничем не отличаются от других людей, пока не направляют свой черный дым на зло. С тем же успехом зло можно творить и светлой магией. Я теперь вообще не знаю, кто из нас чудовища. И кого объявят врагом после демонов? Полукровок, внуков полукровок, сочувствующих или ученых, которые по глупости изучали демонское наречие? Лучше бы я погиб в первый день, чем участвовал в том, что уже никогда не закончится.
Мне стало плохо до тошноты, до рвотных позывов. Я покачнулась, но постаралась взять себя в руки и собраться. Не могла представить, прав Рейн в своей щепетильности или сильно заблуждался, но результат один и тот же – скоро за ним придут, чтобы казнить. Он не гордился собой, не упрекал себя и не жалел – он просто бесконечно устал. Рейн не будет доказывать кому-то свою правоту, он сам в ней не уверен и даже не пожелал спрятаться – служители ордена действительно в первую очередь спросят здесь, и каждый сосед покажет рукой, где живет «герой». И это очень жестоко с его стороны – вернуться только затем, чтобы попрощаться.
Его отупленное смирение было заразным. И чтобы вытряхнуть из себя это серое наваждение, я разозлилась. Подошла, дернула его за ворот с такой силой, что пуговицы застучали по полу. Прижалась к губам и яростно укусила. Мне хотелось вернуть ему хоть половину своего отчаянья. Когда-то мы были счастливы – в детстве. А потом плелись неприкаянными душами по жизни, забивая душевные пустоты всем, что подвернется под руку. И Рейн слишком просто сдался – он может укрыться где-нибудь, до конца своих дней просидеть в глухих лесах, но был бы не один, потому что мы с Кадимом никогда не оставим…
Я вздрогнула. Кадим, мой муж, который за все время меня не обидел ни единым словом. Я отпрянула от Рейна, но и он теперь не был тем слабым мальчишкой, образ которого я так бережно хранила в памяти. Уже его сильная рука притянула меня к себе, а жадные губы захватили мои. Вкус крови – то ли моей, то ли его – просочился в рот вместе с настойчивым языком. Именно так ощущается безнадежность – полное безразличие ко всему, что было до и будет после. Он прощался со мной, а я прощалась с ним. Этой неуместной страстью мы просили друг у друга прощения за все, в чем были даже не виноваты. Возможно, это уже была не любовь, а только ее рваные лоскуты и безбрежное отчаянье. Мое лицо было мокрым от слез, но стоило Рейну прекратить яростные движения, как я сама начинала срывать с него одежду. Ни один из нас не мог остановить второго.
Утомленный долгой бессонницей и недавней страстью, Рейн крепко уснул. Я приютила голову на его плече и старалась не разбудить. Именно за это качество он мне когда-то понравился – еще будучи ребенком, он умел смотреть глубже других, и, вполне возможно, в последней мысли оказался единственным правым. Вначале думала, что обязана его убедить скрыться от преследования, но потом поняла – это бессмысленно. Как только заклинатели расправятся с демонами, они вспомнят о каждом предателе. И уж если тех по одному могут найти, то поиски Рейна не займут много времени. Мне начало казаться, что наша личная трагедия – это ничто в сравнении с трагедией всего мира. Всего за два поколения все изменилось, и снежную лавину уже не остановить. Сила, которую сейчас собрали, натренировали и напитали злостью светлые маги, не исчезнет после окончания войны. Она останется – и будет рассасываться еще сотни или тысячи лет, собирая новых жертв. Когда пропадет один враг, им будет объявлен другой. Кто? Мне это было неведомо, но и перестало иметь значение.