Путь между лагерями VI и VII был также очень крутым, но в общем менее извилистым. На коротком участке маршрут, выбранный Джорджем Лоу, прилегал вплотную к большому ледяному склону стены у самого края ледника Лходзе. Я заметил, что в этот момент мы находились примерно на уровне нижних скал Женевского контрфорса. Затем следовал длинный траверс обратно к середине обледенелого склона, немного ниже громадного ледяного обрыва, и после нескольких шагов вверх по крутому льду мы добрались до начала другой веревки, свисавшей над вертикальным участком, по которому следовало обойти обрыв. Пока мы отдыхали над этим препятствием, я смотрел вверх и обнаружил, что как раз над нами возвышается тот растрескавшийся выступ, который я так часто рассматривал за последние недели из Передового базового лагеря. Поднявшись далее по ледовым ступеням, мы прошли затем по полкам, приближаясь к все еще скрытому от нас лагерю.
Откуда-то сверху раздался призыв, который ветер относил в сторону. С Южной седловины, разгруженные и веселые, как ученики воскресной школы на пикнике, спускались носильщики. В этом месте разойтись обеим группам было нельзя, к тому же участок отличался сложностью, о чем свидетельствовала очередная веревка, раскачивающаяся несколькими метрами выше. Поэтому мы охотно остались ожидать на месте, воспользовавшись этим для передышки. Последним спускался Чарльз Уайли. Я поздравил его с успехом, хотя и не знал еще подробностей его замечательного подвига, совершенного им накануне. Пересиливая ветер, Чарльз крикнул мне: „Клянусь Юпитером, Джон! Верхняя часть гребня грандиозна! Если вам хоть немного повезет, вы сможете наверняка разбить верхний лагерь очень высоко“. Эти слова воодушевили меня, в чем я в тот момент очень нуждался. Последние тридцать метров до лагеря оказались даже круче, чем я ожидал. Косой траверс вел к подножию рассеченного трещиной выступа, основание которого мы обогнули слева. Еще около пятнадцати метров весьма крутого склона, еще одна веревка, еще ступени во льду. Палатки оставались скрытыми от нас до последней минуты, и было приятной неожиданностью увидеть их на обширной площадке с громадным утесом позади; они были закрыты от Западного цирка высоким клинообразным сераком. В то время как мы перебирались через трещину, отмечающую линию возможного отрыва этого серака от склона горы, Да Тенсинг и Чангджиу уже сбросили свои грузы и спускались обратно. Они пожелали нам счастливого пути. Подъем от лагеря V занял около трех с половиной часов.
Фото 34. Вид с Южной седловины по направлению к Нупдзе. Справа на переднем плане видны остатки лагеря швейцарской экспедиции 1952 г.
Площадка, на которой стояли палатки, была необычной. Выдаваясь над общей поверхностью склона, спадающего с пика Лходзе, этот балкон должен был поразить швейцарцев, когда они обнаружили его в ноябре прошлого года. О существовании его не подозреваешь, пока не подойдешь вплотную. На всем обширном пространстве стены Лходзе эта площадка является единственным местом, где есть возможность установить более двух палаток. В предыдущие ночи здесь удалось разбить до восьми палаток. Пройдя несколько шагов к южному краю площадки, я увидел гребень Нупдзе, который просматривался отсюда почти в профиль и вряд ли был выше лагеря VII. Острый, как лезвие ножа, он невольно притягивал к себе взор. В нем было что-то устрашающее. В этом гребне на высоте около 7600 м, не более чем в тысяче метров к югу от нас, заметно выделялась зазубрина. Во время периода акклиматизации мы часто смотрели через нее, так как эта низшая точка стены Нупдзе – Лходзе. Однажды, поднявшись на 900 м. над нашим первым Базовым лагерем в Тхьянгбоче, мы с Майклом Уордом впервые увидели Южную седловину и верхнюю часть Эвереста. Теперь мне хотелось, посмотрев в обратном направлении, узнать знакомые места. Однако для этого наша высота была еще не достаточной.
С северного края балкона открывался эффектный вид на верхнюю часть Эвереста. Вершинный гребень, тянувшийся над полосой бурых скал западного склона, был виден отсюда в сильно сокращенном раккурсе, и потому казалось, что до него рукой подать. В этот день над ним бушевал ветер, и всякая попытка штурма была бы невозможной. Длинный флаг снежной пыли тянулся над всем протяжением Юго-Восточного гребня. В противоположность этой обманчивой близости Южная седловина казалась невероятно далекой. Только сейчас я действительно понял, что нами пройдена лишь половина пути до седловины. Об этом мне уже неоднократно говорил Джордж Лоу, рассматривавший вершину с этой же точки; однако, находясь в Западном цирке, сгорая от нетерпения и полный оптимизма, я упорно не хотел с этим соглашаться. Устал я сравнительно мало и ближайшие полчаса посвятил фотографированию, пока не подошли оба „штурмовика“. Во время отдыха в лагере VI они заменили патроны с натронной известью в своих кислородных аппаратах закрытого типа новыми, найденными в снегу в этом лагере.
Так как последние были холодными, клапаны в аппарате Чарльза Эванса замерзли. Это происшествие явилось предзнаменованием будущих событий.
В этот вечер благодаря предусмотрительности Джорджа Бенда, забросившего сюда запасное оборудование, мы смогли после перерыва в несколько дней снова наладить хорошую радиосвязь с Передовым базовым лагерем. Это было как раз во-время, так как мне необходимо было знать, что намеревается делать вторая штурмовая группа. С большим облегчением я узнал от Джорджа Лоу, что группа собирается выходить в лагерь V на следующий вечер и, таким образом, будет следовать за нами с интервалом в двое суток. Это превосходило все мои ожидания, так как я помнил, в каком тяжелом состоянии Хиллари и Тенсинг спускались с седловины. Весьма невнятно я слышал также, как Джемс Моррис разговаривает из Базового лагеря с каким-то более высоким лагерем в цирке, вероятно с лагерем III. Надеясь передать ему последние новости, я сделал подробный отчет о прошедших событиях, однако позже мы узнали, что он нас не слышал.
Во время ужина мы сравнили наши предшествовавшие опыты пребывания на такой высоте. Чарльз Эванс три года назад поднимался на Аннапурну до высоты примерно 7300 м. Я лично в 1935 г. в Каракоруме достиг при восхождении на Салторо-Кангри 7500 м. Что касается Тома, он впервые был на такой высоте.
В этот вечер снова разразился ураган. Так же как и прошлой ночью, рев ветра и хлопанье палаток долго не давали нам уснуть, так как довольно неприятно все время ожидать, не будешь ли ты со своей группой поднят на воздух и сброшен в пропасть. Все же позднее благодаря кислородным приборам и талантам Тома Бурдиллона мы смогли поспать, приспособив швейцарские баллоны, доставленные сюда из лагеря VI, где они были найдены. Обычно для сна мы использовали один баллон на двоих, так что расход в два литра в минуту делился поровну. Будучи третьим и к тому же наименее ценным из всех трех для штурма, я, тем не менее, пользовался отдельным баллоном. Потребляя один-два литра в минуту, я чувствовал себя лучше своих товарищей до тех пор, пока не кончился кислород, что произошло уже через четыре часа.
Утро 24 мая началось для меня крайне тяжело. Каждый шаг казался непосильной работой даже на протяжении тех пятидесяти метров, которые мы шли по ровному нижнему краю трещины, отделявшей нас от верхнего обрыва, чтобы добраться до навешанной веревки и ледяного желоба. Преодоление этого крайне крутого участка стоило мне мучительного напряжения. Я останавливался, тяжело дыша, через каждый шаг. Несколькими метрами далее, пройдя вдоль полки над нашими палатками, я вынужден был вовсе остановиться. В это ужасное мгновение у меня мелькнула мысль, что со мной все кончено, и мое участие в штурме невозможно. Когда Том и Чарльз Эванс подошли к нам, я обратился к ним за советом. Оказалось, что трубка, соединяющая экономайзер с краном регулировки подачи, перекрутилась, так что я тащил без кислорода убийственный груз в двадцать с лишним килограммов, вдыхая лишь воздух, просачивающийся через клапаны маски. Неудивительно, что такое испытание было непосильным! Том устранил неисправность, но тут же обнаружил, что соединение двухлитровой подачи дает течь. Пришлось заглушить это соединение. Создалось положение, обратное тому, в котором очутился два дня назад Чарльз Уайли в кулуаре около Женевского контрфорса. Ничего больше не оставалось делать, как перейти на сокращенный кислородный паек (до этого я тратил по четыре литра в минуту). Если не считать дополнительной траты сил, вызванной недостатком кислорода, это было, пожалуй, к лучшему: темп моего движения сравнялся с темпом шерпов, а кислород экономился, и тем самым вероятность истощения нашего запаса уменьшилась.