Щербаков служил на заставе второй год, но как-то сразу вошел в общий ритм, почувствовал себя хозяином границы, воспитателем. Прежде, уезжая в отпуск, начальник заставы всегда нервничал — не стряслось бы чего-нибудь. Теперь, отправляясь с женой и сыном к морю, не испытывал тревоги — застава в его отсутствие находилась в надежных руках.
У Щербакова и Овчинникова определилась взаимная тяга друг к другу. Оба молоды, оба холостяковали, оба мечтали наполнить жизнь большим смыслом. Правда, Щербаков сделался холостяком недавно, привез на заставу молодую жену Галю, инженера-строителя по образованию, она поскучала зиму и сказала: «Не могу больше!» Не захотела заняться строительными делами в отряде, а дел невпроворот. Когда Галя приехала, все обрадовались: перестроим заставу! Домики-то старые. Но ничего из этого не получилось. Красивая, самоуверенная, она казалась хрупким экзотическим цветком, пересаженным на скудную каменистую почву. Уехала. А Щербаков тяжело затосковал, хотя старался держаться так, будто ничего не случилось. И только Овчинникову сказал:
— Я верил в нее... У меня все измято внутри.
Овчинников не стал утешать, давать советы. Да и что можно советовать, когда от тебя ушла жена? Андрей старался отвлечь друга от мрачных мыслей рассуждениями о высоких материях. Дескать, приглашаем на заставу артистов, писателей, акробатов, а почему бы не пригласить ученых? Психолога, кибернетика... Или известного шахматиста? Нужно развивать логическое мышление, способности перспективного мировосприятия. Мы легко воспринимаем социальное прогнозирование, но, когда заговариваешь о предсказательной функции, о предвидении, все начинают снисходительно улыбаться: дескать, модельное предвидение в наших пограничных условиях невозможно. А ведь каждый человек беспрестанно занимается прогнозированием. Еще Аристотель говорил о логической возможности...
Щербаков прятал в углах рта горькую улыбку.
— Согласен, — говорил он. — Вот английский физик Артур Кларк утверждает, что для предвидения будущего нужно обладать логикой, но, кроме того, нужны еще и вера, и воображение, способность подчас пренебречь даже самой логикой. И я с ним согласен. Ученого к нам можно, конечно, пригласить. Но я думаю: пригласим лучше прославленного штангиста. Я — за силовые номера... Вы же сами восстаете, когда у нас штангу пытаются подменить шахматами да теннисом.
«Я ему про Фому, а он — про Ерему...» — думал Овчинников,
Да, в тот день Овчинников наслаждался отдыхом, не предполагая, что через несколько часов ему придется выполнять боевое задание.
...Сигнал тревоги поступил на заставу в пятом часу утра. Дежурный связист, бросив быстрый взгляд на контрольные приборы, доложил дежурному по заставе, тот оповестил офицеров... Взвились ракеты, вспыхнули прожекторы, резкий клич: «Застава, в ружье!» — всколыхнул казарму. Причиной тревоги оказалась лошадь, которая металась по участку, видимо заблудившись в песчаном буране. Лошадь поймали. На ней не было ни седла, ни уздечки. Скорее всего, отбилась от табуна и, гонимая песчаными смерчами, оказалась на этой стороне.
Лейтенант Овчинников возглавлял тревожную группу. Нарушение есть нарушение, если границу перебежала даже лошадь или овца. Песчаные облака окутывали окрестности. Поднявшись на наблюдательную вышку, начальник заставы выслушал доклад старшего наряда. Лошадь выскочила прямо из песчаной пелены на левом фланге. Нет, человека не заметили... Обычная история.
В наряде на левом фланге были ефрейтор Роговин и рядовой Абедин. Когда произошло нарушение, они находились на дозорной тропе. Видимость была настолько плохой, что лошадь заметили только тогда, когда она уже мчалась к домам заставы. Вскоре она утонула в непроглядной тьме. Шум урагана заглушал все звуки.
— Что вы думаете по этому поводу? — спросил майор Нефедов у лейтенанта Овчинникова.
— Вряд ли ее могло занести к нам ветром: ветер северо-западный. Надо тщательно обследовать левый фланг. Эта лошадка не из табуна, судя по всему, она приучена преодолевать препятствия.
— Вы уверены в этом?
— Взгляните на ее холку, на круп. Она ходила под седлом... Подковы с нее сняли.