Андрею захотелось также все время находиться в состоянии внутренней мобилизованности, жить с полной отдачей. Все те люди, о которых он узнал из книги, вышли из народных глубин. Но в биографии каждого из них как бы проглядывала основная линия, которая и привела к подвигу. Дмитрий Медведев с малых лет находился в пролетарской среде, в сталелитейном цехе, где работал его отец. В дни Октябрьской революции разоружал брянскую полицию, потом работал в Союзе металлистов. Отец Валентины Константиновны работал в лесничестве, передавал информацию о гитлеровцах в отряд Медведева. Помогала дочь — семнадцатилетняя Валя. Фашисты схватили отца, живого затолкнули в прорубь. Николай Акимович, уроженец Западной Украины, был помощником железнодорожного машиниста. Сидел в тюрьме за революционную работу...
Воображение воспламеняло бесстрашие Николая Кузнецова. Ум, воля, находчивость, выдержка — все это у пего было. Кузнецов в центре города, на улицах и площадях, кишевших солдатней и офицерьем, гестаповцами, осуществлял акты возмездия над чинами гитлеровского вермахта, а некоторых похищал из их особняков. Но прежде всего он был разведчиком.
Когда Андрей узнал из письма Кати, что могила Николая Кузнецова находится во Львове, на Холме Славы, то решил обязательно побывать там, и, если бы даже Катя жила в другом городе, он все равно стремился бы во Львов. Положить цветы на могилу... Увидеть, каков последний приют прославленного разведчика.
И вот он поднимается на Холм Славы. Солнце стоит в зените. Город утопает в светлом мареве. Захотелось взлететь и парить в синем просторе над куполами и крышами, над парками, скверами, над далекими зелеными холмами.
Овчинников шел по обочине шоссе, а город словно бы растаял, внезапно его затянуло пыльной сеткой. Он исчез. В ушах загудел песчаный ураган.
...Здание погранзаставы сотрясалось от мощных ударов песчаной бури. За окном колебалась плотная пелена. Выйти из помещения без защитных очков — немыслимо. Казалось, что жизнь на заставе замерла. Но это впечатление было обманчивым. И хотя в подобную погоду вероятность нарушения сводилась к нулю — нарушитель сразу же заблудился бы в песчаных облаках или сорвался в пропасть. Компас был бесполезным — стрелка моталась беспрестанно. Охрана велась обычным порядком. План охраны границы, как всегда, был составлен с учетом погодных условий, оба фланга охранялись достаточными силами. Исправно работали сигнальные приборы. «Есть, выступить на охрану Государственной границы!» И наряды уходили в песчаный шквал, растворялись в нем. Доклады от них поступали регулярно.
Откинувшись на спинку стула, Андрей прислушивался к гудению разбушевавшейся стихии. Как ни странно, в такую погоду на него находило умиротворенное настроение. Он представлял, как все пространство на многие километры объято пыльным облаком. И этот разгул стихии может продолжаться бесконечно долго, поэтому лучше всего коротать время с хорошей книгой. Его комнатенка была завалена книгами. Начальник заставы майор Нефедов, как-то заглянув к нему, сказал:
— Был в древности поэт Джахид из Басры. Он имел пристрастие к книгам. Во время работы раскладывал вокруг себя гору книг. Однажды они обрушились и убили его. Сделайте стеллажи. Не придавливайте гору книг гантелями и гирями.
Андрей соорудил стеллажи. Комната стала походить на книгохранилище. Конечно же, если Катя согласится жить на погранзаставе, книжки придется передать в общую библиотеку.
Майор Нефедов оказался как раз тем человеком, к которому Андрей с первых же дней пребывания на заставе проникся глубоким уважением. Нефедов стремился сделать свою заставу образцовой, и его мало смущало то обстоятельство, что участок здесь был наитруднейший. Овчинникова поразила эрудиция майора. Нефедов прекрасно разбирался в истории военного искусства, был интересным собеседником. Он самостоятельно изучал язык сопредельной страны, хотя на заставе имелся переводчик. Петру Степановичу Нефедову подкатывало под сорок, он успел послужить на других, дальних, заставах. За ним повсюду следовала Елизавета Петровна, маленькая самоотверженная женщина, мать двоих детей. Когда-то она окончила педагогический институт и много лет спустя, несмотря на кочевую жизнь, оставалась педагогом, читала специальные книги, музицировала на пианино, пела старинные русские песни, увлекалась искусством. Овчинникову нравилось слушать ее рассказы о Родене, Верещагине, Репине, Саврасове, Веронезе, Боттичелли. Сандро Боттичелли на всех своих картинах и фресках рисовал одну и ту же призрачную женщину.