Шерпы были довольны всем: платой, экипировкой, которую мы им дали, даже старыми ледорубами и пуховыми куртками, из которых лез пух. Они не роптали, не предъявляли никаких требований и по мере того, как экспедиция продвигалась вперед, прибавляли в весе благодаря смешанной чешско-словацко-шерпской кухне, соблюдению режима, хорошему обхождению и добрым отношениям между «членами» и «шерпами».
Высотных носильщиков было шесть человек, остальные шерпы работали на кухне, почтальонами и доставщиками дров, но все работали хорошо. Бесспорно, было это благодаря максимальному их использованию, потому что на них, как и на «членов», распространялся график рациональной работы и отдыха.
Дни и ночи перехода из марта в апрель были самыми ужасными. Альпинисты, вылезающие ночью из палаток для удовлетворения физиологии почек (которая на этих высотах имеет свои закономерности), видели перед собой мрачные тучи, нависшие над Барунской долиной. Коварное низкое атмосферное давление сжимает грудную клетку, пугает сердце, бьющееся со страхом, и насыщает мозг столь малым количеством кислорода, что его едва хватает для сохранения сознания. И надо всем этим светят звезды, а над юго-восточным гребнем Макалу вырисовывается созвездие Дракона. Только в палатках и спальных мешках, которые задубели от паров собственного дыхания, мы находили утешение, чувство безопасности и поверхностные сны.
И снова утро, очистительное утро с солнцем, появляющимся над восточной стороной долины, арктическое утро с флагом на вершине и с надеждой на то, что можно несколько часов провести не в спальных мешках, хоть температура и не поднимается выше минус 7 градусов по Цельсию.
В такие минуты кажется, будто в долине у подножия Макалу нет ничего нового, будто изнурительная работа и борьба с самим собой всего лишь старые знакомые, которые ждали нас здесь три года, укрывшись каменными осыпями и замерев на время от холода. В их приветствиях новичкам не слышно торжественности, не говоря уже о радости. Лишь искренность абсолютна. Вид этих «друзей» вызывает у вновь пришедших упадок духа, кашель, смешанный с кровью, лихорадку, повышение температуры. Нет ничего общего с золотой, рубиновой или с рабочей лихорадкой. Наоборот, тут — апатия, закономерное явление первой фазы акклиматизации, которая снимается после первого же приема пищи. Позже происходит обратное: по мере того как в крови поднимается уровень сахара, растет и волна геройских рассказов, и это естественно — что́ нового можно открыть в психологии человека, попавшего к подножию Макалу?
Когда наконец в начале апреля, накануне солнцеворота, немного потеплело, шерпы вылезают из палаток и, сидя на скрещенных ногах на прошлогодней замерзшей траве, играют в карты. Только Цзеринг Намиал, приняв совершенную позу Будды, сидит в палатке темно-синего цвета и распевает псалмы северного буддизма.
Этот шерпа, несмотря на довольно глубокие знания учения Гаутама Сиддхарта, другими словами — Будды, все-таки не заслужил высокой чести называться Благородным. Такой чести был удостоен двадцатилетний Карма Гиалтсен из шерпской деревни Солу Патале. Он помогал на кухне. В начале экспедиции это был болезненный и робкий юноша, но благодаря питанию и созерцательному образу жизни он растолстел, возмужал и стал почти круглым. На него с завистью взирали «члены», ибо они худели, все больше и больше слабели и были недовольны едой, в которой — хотели мы или нет — преобладал рис, находившийся у нас в изобилии.
Карма Гиалтсен был старателен, понятлив и хорошо работал на кухне под руководством Мингмы (тридцати пяти лет), очень интеллигентного, чистоплотного и сверх ожидания абсолютно честного повара из Намче-Базара. Этот человек с европейским воспитанием, пользовавшийся европейскими способами гигиены и отлично знавший английский язык, удивительно быстро освоил приготовление кнедликов, свинины, капусты и вареников с абрикосами. На кухне он управлял ласковой, но твердой рукой обоими помощниками, а позже носильщиками, приносившими в мае в лагерь молоко, картофель и арак. Вторым помощником на кухне был Анг Гиалтсен, двадцатичетырехлетний двоюродный — а может, и родной — брат Малого Будды. Родом из Пхурте в шерпской области, он был славным и сильным парнем, внешне напоминавшим бычка; из него, несомненно, мог получиться крепкий шерпа и высотный носильщик. Подняться с грузом в первый лагерь, помочь принести дрова или сопроводить нашего почтальона Анга Ринсина (из деревни Бенкар, тридцати лет) в Тумлингтар было для него почти развлечением. Ребята вставали первыми, раздували огонь и разносили в точно установленное время утренний чай. Они никогда не мылись и не переодевались, хотя с точки зрения гигиены были абсолютно безупречны, несмотря на то, что не представили справку с подписью и печатью соответствующего санитарного врача. Оба за время экспедиции обросли жирком и телесной массой.