Это бегство от реальности, которую вы оставили, покинули на родине, дома, на работе, в семье? Ни в коем случае. Это необходимая адаптация в новых реалиях, которые вы добровольно избрали как свою временную участь. А если вы потянете за собой все, что оставили вдали, как ранец, и если застряло в вас, как острые лапы якоря, нечто называемое тоской и вы не освободитесь от земного притяжения, то жизнь горы никогда не станет вашей жизнью. И на тропинке, ведущей не к вершине, а назад, вниз, вас ждут за первым же поворотом долины, за каждым еловым стволом барунского девственного леса сестрички-укоризны и брат огорчение, которые никогда уже вас не отпустят.
Пожалуй, вы назовете это эгоцентризмом, эгоизмом и другими словами, обозначающими внутреннюю асоциальность такого состояния. Но это не так. Ведь и на олимпиаде спортсмен должен сосредоточиться на своем упражнении и не думать ни о чем, кроме отражения удара, кроме победы или дистанции, которую преодолевает собственное тело, диск или копье. Разница состоит только в том, что на соревнованиях исполнение длится секунду, минуту, может быть, дни, а в Гималаях — месяцы и годы.
Итак, будем снисходительны к этим монахам уединения, трудностей, изнурительной работы и самоотречения. Ибо сущность деятельности — одинакова, и только внешняя среда различает их, а время продолжает соревнование между ними. А человеческий удел что на олимпийском стадионе, что в Гималаях — одинаков. Удивительно простой и бесконечно возвышенный одновременно. Он — как стебелек, как листочек травы, заботливо выращенный на поле стадиона, или как крохотный кусочек гранита на дне Барунской долины, на который никто не обращает внимания. Как любая частичка планеты, любой осколочек жизни, который мы с такой настойчивостью славим выше бесстрастности мира.
Вы помните самое ветреное место на чехословацком ребре — лагерь 3. Это даже не место, а скорее крутой ледовый склон, наклонные плиты красно-коричневых скал, промерзший фирн, обдуваемый ветром, который собирается тут со всех сторон света и то летит вниз, к земле, то взвивается вверх, к южной вершине Макалу. Здесь заканчивается подъем по снежному «Ножу», как мы назвали острый гребень, идущий от второго лагеря; и тут же вздыбливается на 1300 метров скала, компактная, твердая, плитообразная, изборожденная желобами и ребрами, кончающаяся разве что в глуби Вселенной.
Третий лагерь заложили 2 апреля, и в одиннадцать часов мы сообщили в Катманду об этом событии, возбудившем в нас радостную надежду на скорое восхождение. В четыре часа дня альпинисты Йожо, Иван Фиала и Сильвио с тремя шерпами спустились в лагерь 2. В третьем лагере груз уже был сложен и во льду прорублены площадки для палаток, однако поставить их было невозможно из-за сильного ветра, мороза и нашей усталости. За два дня группа Милана Кришшака с шерпами Ангом Тембой, Ангом Пхурбой и Давой Цзерингом сумели поставить здесь всего две палатки.
Палатки были почти непригодны для жилья. Хотя им и не угрожало быть засыпанными снегом — они были поставлены в стороне от основных трасс лавин, — все же плеск палаточного полотна и его непрерывные удары по головам и телам обитателей не прекращались, и отдыха, а тем более сна не было, разве что какие-то видения, вызванные пентобарбиталом или ноксироном.
С самого начала подъема мы не сомневались, что в лагере 3 придется выкапывать пещеры, ибо только в них можно было найти убежище от ветра, нескончаемого гула шквалов и обвалов лавин. К сожалению, слой фирна и льда, тесно прилегающих к скале, был очень тонок. Вот почему до середины апреля в третьем лагере палатки стояли порванные ветром, разрушенные, хотя их все время восстанавливали. Во второй половине дня 15 апреля Йожо, Иван Фиала, Владо и Сильвио выкопали ледорубами и алюминиевыми лопатками пещеры вплотную к скальной стене. В них была прихожая, по одну сторону — кухня, а по другую — спальни. Пещера постепенно расширялась, хотя слой снега, образующий потолок, был настолько тонок, что внушал опасение. Но это пристанище дало нам тишину, тепло, и неважно, что с потолка, когда что-нибудь варилось, капали пресные капли талого снега. Шерпы, однако, никогда не спали в пещере. Они боялись, что будут засыпаны рухнувшим потолком, и предпочитали спать в палатке, поставленной на площадке, которую они выкопали в отвесном фирне.
До тех же пор, пока не было построено безопасное укрытие в лагере 3, его палатки, впрочем как и палатки второго, первого и даже базового лагерей, несколько раз разрушались, рвались, чинились и снова ставились. Так было в первой половине апреля, когда барунская весна проявляется особенно сурово и беспощадно. Альпинисты в это время уже работали выше лагеря 3, и белой веревкой была обеспечена дорога до Серой или Черной башни. Это выступ темных гнейсов Макалу на семитысячной высоте, и до лагеря 4 оставалось провесить веревкой только снежный гребень да еще сто метров пути.