И в это-то время Йожо, Иван Фиала, Владо и Сильвио отправились на гудящее ребро, к покинутому из-за урагана лагерю 3, судьба которого под вопросом. И они выполняют там важнейшую задачу, выкапывая пещерное укрытие.
Ночью повалит снег, затем проснется солнце, временами посылая в просветы туч такие порывы горячего воздуха, что от рассеянного света ослабеют альпинисты, а тяжесть атмосферного давления, тяжесть туч и гула задавят радость — если только она будет, — и тогда придется мужественными словами помочь людям стать еще сильнее.
Гималайская пасха улетает на крыльях ураганов, и вскоре лагерь 3 станет обитаем. Палатки починят, поставят новые, и жизнь экспедиции пойдет дальше, можно будет сказать — по инерции.
Но ураганы возвратились и не прекращались. Проклятые ветры так и хотят заставить экспедицию пережить «мертвое время».
Однажды ураган, всю ночь бушевавший над Барунской долиной, сорвал антенну рации, приподнял большую общую палатку и вымел все ее содержимое, которое в мгновение ока втянулось в смерч пыли, песка и отбросов. Ураган вздувал крышу кухни и склада, срывал их с каменных оснований, сносил палатки «Липно», ломал их хрупкие алюминиевые каркасы. Большие полотнища крыш хлопали на ветру, и альпинисты весом своих тел стремились уравновесить порывы ветра, совсем как яхтсмены, уравновешивающие яхту, парус которой накренился, образовав критический угол.
Ребята возвращались из промежуточных лагерей с обмороженными пальцами ног. Однажды Милан Кришшак сообщил из третьего лагеря, что падает снег. Когда к вечеру тучи рассеялись, мы впервые увидели гору, целиком покрытую снегом. Зима, гималайская зима кончается, и на смену ей приходит короткая предмуссонная весна. От слабого отсвета снега сверху кажется, будто морены Барунской долины коричневые и фиолетовые; позже эти краски часто будут покрывать лицо долины, переливаясь неопределенными оттенками.
Когда к ночи ветер утихает, над Японским перевалом горит Северная корона. Полярная звезда почти касается французского ребра, а обе Медведицы (Большая — больше) кувыркаются вокруг этих постоянных и надежных звезд. Большая Медведица раскалывается о твердыню Макалу, а планета Юпитер прячется потихоньку за черный гребень пика IV, и спутники его заметны почти невооруженным глазом. Так же как и ласковый свет Венеры — Вечерней или Утренней звезды, которая кажется послушнее всех законам Кеплера. Эти явления предвещают спокойное утро, хотя глаза его все еще засыпаны взвихренным песком.
Утром, едва отзвучала последняя любовная песнь птиц, повар Мингма, присматривавший за своими помощниками, подбросил несколько веточек снежных рододендронов в раскаленные угли. И как только аромат синего дыма поднялся в отверстие в потолке (оставляя немного запаха и дегтярной черноты на сырах и свинине, подвешенных к жерди) к холодному утреннему небу, Мингма раскрыл замусоленный требник или молитвенник в черном деревянном переплете, написанный по-тибетски, и вознес монотонным голосом молитву с просьбой доброго огня и доброго дня. Желто-оранжевые веточки воспламенились, наполняя все вокруг благоуханием, а Мингма повернул рукоятку японского транзистора, убеждаясь, что непальское радио начинает работать ровно в 6.00. Потом он поймал голос далай-ламы, который почти непрерывно в магнитофонной записи передает какая-то станция в глуши Индии, предоставив возглашать прочие молитвы, просьбы и взывания слаботочной технике. После этого повар нарезал хлеб, еще из пражских пекарен, поджарил его на сковороде вместе с кусочками сыра, чеснока, перца и соли, и получились отличные сырные тосты.
Когда мы с Иваном, Ангом Пхурбой и несколькими носильщиками и носильщицами преодолевали занесенный последним снегом перевал Туру Ла — последние ворота к Барунской долине, за которыми оставался только нескончаемый спуск к Барун-реке, — мы миновали пирамиду из плоских гнейсовых и сланцевых камней. Но Анг Пхурба не затянул свое магическое «ом мани падме хум» — он просто нажал кнопку приемника, прикрепленного ремешком к плечу, и в шорох наших шагов по глубокому снегу, в ветер, в туман, в снежные тучи и в шум необъятного барунского хвойного леса вплелся все тот же голос далай-ламы, законсервированный и несколько искаженный техникой.