И в базовом лагере всех давила эта рабочая психология — и психоз восхождения, да еще угнетала грязь в лагере и этот воздушный образ Макалу — голые, белые горы, самые высокие в мире, из охристых и черных пород, из сине-зеленого льда и белого снега.
С пика IV ежедневно сходит лавина, воздушная волна от нее встряхивает палатки, и на базовый лагерь обрушивается град ледяных осколков.
Панорама свалки ничуть не уменьшает ощущения некоторой безопасности, несравнимой с безопасностью четвертого, третьего, второго и даже первого лагерей. Все возвращаются на эту почти пятитысячную высоту и предаются еде, разговорам и наркомании шума, производимого магнитофонными записями.
Когда в долину пришла испанская экспедиция, мы стремились не перемешивать обе группы, что, несмотря на все наши усилия, сделать не удалось. Было устроено совместное торжество, материально подкрепленное полной арака старой канистрой, которую притащил Норбу Лама. Факт этот, равно как и появление носильщиков испанской экспедиции, грозил напрочь парализовать трудовую мораль шерп. Мы не смогли помешать ни этому, ни ночи, которая затем прошумела, проссорилась и прохохотала. Утром, возмущенные и невыспавшиеся, мы сразу послали Лхакпу Гелбу и другого носильщика с грузом наверх. Шерпы, хотя они и прокутили всю ночь и выпили неслыханное количество алкоголя, безропотно двинулись в путь с тяжелым грузом, дыша перегаром в морозном воздухе солнечного утра.
Но Анг Темба отсыпался; по мере того как мозг сирдара очищался от одурманивающего воздействия арака и более чистых спиртов, наступала минута, когда язык Шекспира не представлял для него никакой трудности. В таком химизированном состоянии он отважился на образование прошедшего времени и изобрел многочисленные неправильные глаголы, излагая свои познания о перевоплощении. Вот его теория, не имеющая, конечно, ничего общего с восхождением на Макалу. Но да будет она записана, ибо излагал ее отнюдь не ламаистский теолог, а славный сирдар нашей экспедиции.
По этой теории выходит, что безразлично, как умирать; важно, что станется с мертвым телом. Тут преимущества имеют души умерших в горах — во время mountain climbing, то есть восхождения. В таких случаях душа умершего направляется прямиком к богу, а о бренной оболочке позаботятся время, солнце, мороз и снег — самые естественные и угодные богу факторы. Если же человек умрет в долине, то хоронят его в зависимости от положения в обществе, святости жизни — и количества денег у родственников. Но все соображения отпадают, если помрешь в горах.
Самый лучший способ перевоплощения, хотя и недешевый (дрова стоят дорого), — быть сожженным. Превращаешься в дым и пепел. Дым вдыхают живые люди, животные, а особенно маленькие зверьки и бабочки. Бабочкам, вдыхающим смрад горелых человеческих белков и жиров, Анг Темба придавал особое значение. С тем, чтобы продемонстрировать перевоплощение даже в такое нежное существо и преобразование отнюдь не благовонного дыма (я вспомнил Великую ночь Шивы в Пашупатинатхе) в краски крыльев бабочек — самые великолепные краски на свете. Так что тут мы имеем дело с явлением сверх ожидания эстетическим, приятным, в сравнении с которым погребальные обряды католической церкви или производственный процесс пражского крематория — вещи варварские, достойные упадочнического барокко, средневековья и потребительского общества Запада.
Менее эстетичный, но более дешевый способ — погребение в воде. Анг Темба, подражая великому ламе из Боднатха, сидел в позе Будды, округлив губы наподобие рыбьего рта, и курил чехословацкие сигареты, не снимая при этом защитных очков с шапки, хотя на дворе шел снег, по кухне распространялся можжевеловый дым и в очаге шипел жир, капающий с кусков сала, овечьих сыров и колбас, подвешенных к потолочной балке. Он повествовал о том, как рыбы поедают труп, и тот медленно перевоплощается в сине-зеленых усачей и крапчатых форелей. Таков обычай рыб в Дудх Коси, в других шерпских реках и в диких потоках под Эверестом, если только там есть рыбы. Младший из шерп Анг Пхурба слушал, серьезно кивая головой, благородные формы которой доставили бы радость любому антропологу. Он только дополнил рассказ мелким техническим комментарием: к трупу надо привязать камни потяжелее, чтобы он не всплыл.
Между тем густой снег сыпал на все лагеря на ребре, из раций слышались не слишком бодрые голоса, рис в коричневой шелухе прекрасно взбухал в алюминиевых котелках, издавая свой особый горьковатый запах, а Мингма готовил очень острые приправы. Он растирал зубчики чеснока камнями, обломками гранита, добавлял растительное масло, соль, сухие растолченные стручки перца, чтобы все это, перемешанное с крошками слюды, полевого шпата и кремня, превратилось в приправу, достойную стола восточных владык.