Быть может, в самом деле существует какая-то регулярность наступления хорошей погоды в горах. День встал ясный и жаркий, лишь во второй половине тучи приносят снег с дождем, но горные вершины и тогда сияют на солнце. Мы перешли вброд ледяные воды Баруна, потом пошлепали босиком по граниту, теплому от утреннего солнца, а бабочки, залетевшие на высоту базового лагеря, садились на пестрые рубашки альпинистов, воображая, что это цветы. Хотя их, несомненно, привлекали не столько выцветшие краски рубашки, сколько горячий запах пота.
Что творится в мозгу человека на высоте 8300 метров, в мозгу, в котором одна за другой угасают клетки, прекращая свою непостижимую деятельность, начавшуюся когда-то с момента рождения человека и даже задолго до него, деятельность, чьи направленность и цель были заданы еще при самом зачатии? Мозговые пути еще функционируют, еще способны посылать импульсы органам, мышцам, но в центре уже царит пустота, за каждую молекулу кислорода борются молекулы элементов, постепенно утрачивающие способность организовывать свои нуклеарные силы сознания, подсознания, а тем более — воли. И неописуемый холод, этот жестокий физический минус, проникает в капилляры сердца, в ткани легких и мозга и неумолимо, по законам физики, разрушает структуры ядер и протоплазм клеток и обращает в лед воду в крови.
И сердце человека — невротическое, психостеническое, честолюбивое, беспокойное и равнодушное, ибо теми же свойствами страдает и сама цивилизация, откуда пришел человек, — сердце гибнет. Удивительный орган высших организмов, созданных природой, издревле вместилище души и самой сущности этого организма, поразительное устройство механики кровообращения, располагающее собственным автоматическим управлением, оно возносит человека в субстратосферные высоты. Челавек же оставляет мусор и продукты своей жизнедеятельности всюду, где только прикоснется к планете, беспощадный к Земле и к самому себе, и по трудно объяснимым причинам стремится все выше и выше, хотя гибнет от гипоксии, от холода и космического излучения —и все же мечтает коснуться звезд и солнца. И так трудно ему понять самого себя...
Когда мы вернулись домой, нас встретили самыми фантастическими домыслами о том, что́ же произошло во время последнего штурма вершины и непосредственно после него. Возникли самые нелепые легенды. До того чудовищные, что трудно их пересказать. Но не будем этому удивляться. Ведь в спорте смерть настигает человека, когда он в расцвете сил.
Сколько человеческих жизней гибнет каждые субботу и воскресенье на дорогах нашей страны, на дорогах всего мира! И здесь погибают люди молодые, здоровые и ни в чем не повинные. И все же общество, хотя оно и делает все возможное для предотвращения несчастных случаев, дает в руки человека чем дальше, тем больше таких средств повышенной опасности, как современный скоростной автомобиль.
Печалились мы, слушая все эти речи, горевали о гибели товарища. И верили — только скорбь оплодотворяла тех, кто говорил или писал слова, полные чуть ли не ненависти. Ведь всякое предприятие такого напряжения, каким было наше, подчиняется совершенно иным физиологическим законам и совершенно иным душевным побуждениям, чем, скажем, игра в футбол или волейбол в профсоюзных домах отдыха или невинные состязания граждан в группах здоровья.
Альпинизм — особый вид спорта. Говорят об альпинистской морали и этике. Альпинисты все-таки чем-то отличаются от прочих спортсменов. Ведь их усилия кажутся бессмысленными. Какой прок от скалолазания и покорения высоких гор? Что составляет цель их трудов — красота, отвага, риск, самоутверждение, исключительность, бегство от действительности? Все эти вопросы будили у обыкновенных людей представление о том, что и мораль альпинистов должна быть исключительной.
Но все это — идеализация. Новый смысл входит в такие понятия, как товарищество в связке, и веревка перестала быть его конкретным символом. Ныне веревка стала всего лишь инструментом или даже грузом, задерживающим подъем, но без нее, однако, невозможно решать проблемы восхождений, объективно опасных. Веревка уже не верный товарищ, а необходимое вспомогательное средство. Она уже не самые прочные узы, она — узы слабеющие и рвущиеся, хотя физически она куда прочнее прежних благодаря синтетическим материалам. Но ее легко рвет человеческое равнодушие — легче, чем вес падающего человеческого тела, и пахнет она уже не потом ладоней, которыми мы за нее держимся, не солнцем, и камнем, и снегом — она пахнет химическим запахом нейлона. И пускай сплетена она из бесконечного волокна, поставляемого современной макромолекулярной химией, — она утрачивает ту прочность, какой отличалась конопляная веревка, сплетенная из растительных волокон, которые разбухают от дождя и легко перетираются об острые камни. Зато та веревка пахла руками альпинистов и, можно сказать, — человеческой дружбой.