Наш сон нарушали завывания лисиц, одичалых псов, а быть может, и шакалов, да такие пронзительные, что по сравнению с ними вопли подвешенного на дыбе показались бы прелестными звуками лютни, сопровождающей знаменитый баритон Вальдемара Матушки.
Ранним утром стартуем в Тумлингтар. Непальцы — летный персонал — отказываются от наших подарков: слово «бакшиш», приводящее в движение все виды экономических и социальных отношений не только на восток от Суэца, тут еще не имеет того значения, который ему придают белые. Несмотря на сложности переброски самолетами, на инструкции о воздушной перевозке баллонов с кислородом и канистр с бензином, 6 марта утром вся экспедиция — груз, шерпы, альпинисты и около трехсот носильщиков — готова и ждет под древовидными фикусами, окаймляющими с восточной стороны речную террасу Аруна, служащую аэродромом в Тумлингтаре.
Хотим мы того или нет, жизнь экспедиции — главная тема. И хотя тут напрашивается иной литературный жанр, чем путевые заметки, ничего не поделаешь: приходится все время возвращаться на тропинку, ведущую от аэродрома вверх мимо рисовых и кукурузных полей, мимо одиноких хижин, под сенью деревьев, при печальном шелесте тростника и бамбука, которые тут заменяют осины.
Главное, дорога все время поднимается вверх, и ты шагаешь по неожиданно знакомой тропинке в сиянии мартовского солнца, и ждут тебя события, хорошо знакомые, но в то же время удивительно новые. Знаешь, что́ ждет тебя за поворотом, на каменном мостике, у родника, из которого женщины берут воду в латунные посудины, отражающие солнечный блеск. Встречаешь старых знакомых из деревень у подножия Гималаев: из Седоа, Нума, Кхандбари и Бодебаса — и видишь, что все они за эти три года, вопреки ожиданию, постарели. Норбу Лама остриг косу — раньше он закручивал ее гордым пучком, а теперь его прямые черные волосы коротко подстрижены «под микадо». Он похудел, и морщин у него прибавилось больше, чем следовало бы за эти три года. Потому что жизнь в Гималаях, в предгорьях высочайших вершин мира, более сурова, чем где бы то ни было, и риса, проса да ячменя не всегда родится столько, чтобы хватило на пропитание.
Когда мы спросили об участи шерп, сопровождавших чехословацкую экспедицию в 1973 году, нам рассказали грустные истории. Анг Ками, прозванный Малышом, погиб, снесенный вихрем во время французской экспедиции на Пумори, о чем нам поведал Анг Темба. Этот человек, которого мы, несмотря на некоторые его недостатки, снова назначили сирдаром экспедиции, казался хилым и истощенным, и, прежде чем мы окончательно включили его в состав экспедиции, он был подвергнут обстоятельному медицинскому осмотру, включая рентгеновское. Нам не верилось, что он абсолютно здоров, но оказалось, что, несмотря на серьезное заболевание, перенесенное в 1973 году, среди шерп он — один из самых надежных. Пемба Дордже — в то время один из лучших наших шерп — весной 1975 года был засыпан лавиной, сползшей с южных склонов Эвереста и приведшей к трагическому исчезновению французской экспедиции. А Карма Тхеле, говорят, сошел с ума: он прыгнул в реку Дудх Коси и утонул. Постарели носильщики с тибетских границ — все они очень худые и очень мирные. Они всем довольны — и платой и весом груза. Глядя на них, кажется, что три года жизни в этих высотах отмечены самоотречением, покорностью судьбе и смирением. Однако все это имеет прозаическую основу, заключающуюся в примитивной личной экономике каждого шерпы, каждого носильщика, любого человека.
Тропинки, ведущие нас по гребням гор на двухтысячной высоте, расширены; теперь это удобные, почти парковые, дороги, и недалеко время, когда они станут проходимыми для вездеходов. Стоит такая пора года, когда непонятно, весна это или осень, тем не менее мы разбиваем лагерь на старом месте, встречаемся со старыми друзьями — деревьями, родниками, видим девушек, продающих возле тропки вареную гималайскую картошечку, пагубный напиток чанг и еще более губительный — ракши или арак. В деревне под названием Нум вид на Гималаи и Барунскую седловину — один из самых красивых. Тут построен «Центр здоровья» — медицинский пункт; работник центра, владеющий в совершенстве английским языком, был еще и учителем и уж наверняка секретарем местной управы. Белые домики деревни под деревьями крыты новой соломой, которая в ожидании дождя золотисто светится.
Новый мост из стальных тросов через реку Арун уже перестал считаться новым. Людям, проходящим по нему, нравится раскачивать упругий трос, поэтому доски из твердого дерева или сваливаются в волны Аруна, или кончают свой век в кострах носильщиков. Но густая трава, короткая и жесткая, и доныне образует ковер на речном откосе, хотя он сужен муссонными ливнями. Там, где в Арун вливается ручей, текущий по каньонам с зеленых склонов гор, образуется сине-зеленая заводь, где можно плавать и пить воду. Защищенная девственным лесом, заводь дает прохладу телу и отдых глазам, долго смотревшим вверх, в синее-синее небо. Щелкают неведомые птицы, а попугаи, перелетая с ветки на ветку, издают пронзительные звуки; над течением реки и синей заводью порхают, радуя глаз удивительными комбинациями красок, черно-лиловые и коричнево-алые бабочки.