Я принялся штопать, пришивая магические каналы к реальному эфирному сердцу, имеющему физическое проявление. Это был довольно странный опыт, совершенно необычный, который мне не сразу позволил начать объяснять Кшиштофу, что я от него хочу.
— Сначала скажи, сколько потребуется времени, чтобы восстановить вон тот разрушенный артефакт? — я мотнул головой в сторону пятидесятиметровой махины, которую отсюда было отлично видно.
— Понятия не имею, — пожал плечами учёный. — Если один, то можно ремонтировать годами. Я даже не знаю, что там сломалось. Если дадите мне подручных, тогда, может быть, год-полтора. Потому что это же производство нужно. У Стивена был специальный завод, но…
— Хорошо, — оборвал я его, потому что почувствовал, что он начал уходить рассуждениями в сторону. — А сможет эта штука стать генератором эфира?
— То есть? — не понял меня учёный, и мне пришлось подбирать слова. — Сможем ли мы с помощью этой штуки закрыть эфиром планету, на которой его отродясь не было?
— Ну-у… — задумчиво протянул Кшиштоф, жамкая губами, словно что-то вспоминал. — Без пруда не вытащишь и рыбку из него. Условно говоря, если там нет эфира, то откуда мы возьмём то, что будем распылять?
— Логично, — ответил я, и теперь уже учёный заставил меня крепко задуматься. — Но, если найдём «что», вы сможете сделать «как»? — уточнил я на всякий случай.
— Не смейте беспокоиться, — ответил он мне. — Нагенерируем такого, что у нас эфирные туманы будут, — мне понравилась эта картина, нарисованная воображением. — Вы только мне опытный образец дайте, — спустил меня с небес на землю учёный. — Чтобы я понимал, как и что должно работать, — но, увидев моё лицо, он стал говорить гораздо тише. — Ну или чертежи на худой конец.
— Кшиштоф, — сказал я ему, пришивая очередной канал к эфирному сердцу. — Скажу тебе прямо, пока у меня нет ни того, ни другого. У меня есть нечто гораздо лучшее.
— Что же это? — глаза учёного загорелись.
— Сроки, Кшиштоф, сроки! У нас на всё про всё есть три недели, понимаешь?
— Ах, сроки — это волшебная вещь. Иногда они творят настоящие чудеса, — ответил мне учёный.
Однако конец его фразы потонул в девичьем крике. Эльжбета, наконец, очнулась. Потому что я не туда ткнул магической иглой и сделал ей очень больно.
Я среагировал на уровне рефлексов, моментально облегчив боль девушке. Оказывается, не так уж сложно задействовать целительскую магию, если точно знаешь, чего хочешь добиться.
— Простите, пожалуйста, — попросил я, не особо надеясь, что меня услышат.
— Вы кто⁈ — услышал я вопрос на незнакомом языке, но полностью воспринял сказанное, мне лишь потребовалось захотеть понять, что говорит девушка. — Где я? И что тут происходит?
Эфир уже струился по множеству каналов через реально работающее эфирное сердце, воссозданное весьма чётко и с большим умением, поэтому Эльжбета пришла в себя и стала воспринимать реальность. Плюс я убрал всяческие отрицательные факторы в виде останков старого эфирного сердца.
— Здравствуйте, — сказал я, аккуратно поклонившись, чтобы не испугать девушку. — Меня зовут Никита Державин. Вы находитесь в… — я запнулся, подбирая слова, — … специальной больнице, где мы пытаемся привести вас в надлежащий вид, — я подумал, что прозвучало это странно, поэтому решил поправиться. — Поставили новое эфирное сердце, которое не будет вас убивать.
Эльжбета уставилась на меня глазами, полными непонимания. Затем похожим взглядом она исследовала Кшиштофа.
— Спасибо, — проговорила она уже совсем другим голосом, в котором сквозила тревога, но не паника. — Наверное. А где отец?
— Видите ли, — начал было я и понял, что столкнулся с тем самым случаем, когда объяснять, возможно, сложнее, чем воспринимать объяснения. — С момента вашей заморозки прошло пятьсот лет, и сейчас совершенно другое время.
— Я уже догадалась по вашей одежде и всему этому, — она обвела пальцем помещение с массой аппаратуры и светодиодными лампами на потолке, — что времени прошло немало. В моём случае, что сто лет, что пятьсот — разницы нет. Но папенька мой вроде как был бессмертный.
— Был, — согласился я и покивал, тяжело вздыхая, потому что теперь мне надо было как-то рассказать девушке о том, что именно послужило смерти её дорогого предка. — Но получилось так…
— Он умер⁈ — в голосе Эльжбеты, как мне показалось, смешались не только и не столько горе, а больше неверие, тень облегчения и… робкая надежда? — Он действительно умер⁈ Или опять прикинулся?
— Нет, — я развёл руками, не совсем понимая, как себя вести в связи с реакцией девушки. — На этот раз совершенно точно умер. Он потерял голову.