Колесников отвечал на приветствия сдержанно; шагая сейчас по Старой Калитве, видел, что вчера с ним не шутили — по слободе носились вооруженные всадники, многих из которых он хорошо знал. У штаба стояли две тачанки, тупые рыла «максимов» зорко поглядывали по обе стороны улицы, у крыльца штаба, переминаясь с ноги на ногу, стояли часовые. У церкви, на утоптанной рыжей площади, вышагивали разномастно одетые мужики, в основном молодые, слышались команды, ругань. Возле марширующего воинства стояла толпа зевак, смотрела на происходящее с интересом, носились с гиканьем пацаны. Возле штаба стояла пушка, с десяток мужиков окружили ее, спорили о чем-то. «Да-а, тут дело закручено», — думал Колесников, не зная теперь, как вести себя: ясно было, что отсидеться в Старой Калитве ему не удается, легкое ранение ноги в расчет здесь могут просто не принять, тем более что он уже почти выздоровел, его и отпустили-то из полка под этим предлогом, окончательно долечиться и вернуться в строй; земляки же, судя по всему, настроены очень серьезно, тут не вильнешь.
Трофим Назаров жестом предложил Колесникову сесть; в штабную комнату все входили и входили новые люди. Колесников понял окончательно, что ждали здесь именно его появления, что сейчас состоится какой-то очень важный для него разговор.
Входили знакомые Колесникову люди: Иван Михайлович Нутряков, бывший царский офицер (интересно, чем он занимался во время гражданской войны?); Безручко Митрофан Васильевич — громадный, с грубым, прокуренным голосом, этот учился где-то, образованный; Богдан Пархатый, Боярских Семен… Каждый из них подходил к Колесникову, подавал руку, говорил что-нибудь нейтральное: «С приездом!» или «Рад бачить тебя, Иван!»… Он отвечал механически, мысль напряженно работала, оценивала ситуацию: в Старой Калитве, в родной его слободе, крупное вооруженное восстание против Советской власти, он, Колесников, конечно же, не случайно «приглашен» на заседание штаба, и прежде, чем оно начнется, он должен решить для себя важный вопрос: как быть? Можно потянуть время, сослаться на ранение… Но, с другой стороны, Гончаров ясно дал понять, что им нужен опытный командир, что выбор их пал на него, Ивана Колесникова…
— Ну, как ты там? — добродушно спросил Трофим Назаров, ласково оглаживая черную бороду. — У красных, спрашиваю, как служишь: с душой або по принуждению?
— Служу, — неопределенно повел плечами Колесников. — Власть.
— Ну, власть… — кашлянул в кулак Назаров и оглядел мертво сидящих, внимательно слушающих их разговор членов штаба. — Власть это такое дело: сегодня — одна, завтра — другая. Дней десять назад и у нас тут Жимайлов с Сакардиным заседали… Теперь червей кормют. Да-а…
Вошел еще один человек, Колесников его тоже знал: Иван Поздняков, склонился к уху Марка́ Гончарова, что-то сказал. Тот кивнул, вышел, а Поздняков сел на подоконник, расстегнул полушубок, подмигнул Колесникову — чего, мол, белый сидишь и роса на лбу? Не дрейфь…
— Батька твоего, жаль, нету с нами, Иван Сергев! — говорил между тем Назаров. — Недотянул Сергей Никанорович, недотянул…
— Вы зачем меня позвали сюда, мужики? — Колесников не узнал своего голоса. — Не тяни кота за хвост, Трофим Кузьмич.
— Ну что ж, — Назаров по-прежнему ласкал бороду. — Колесниковы люди дела, потому и позвали, Иван Сергев… Знаем тебя не первый год. А то, что у красных служил… Ну, не беда. И другие там были… Восстал у нас народ, Иван. Антонова Александра Степановича решили поддержать. Слыхал про такого? Ну вот. Життя от коммунистов не стало. Голод, продразверстка, мать их!.. Власть эта дюже нам не нравится. Поотымали все, воевать заставляют…
— Я по ранению, Трофим Кузьмич, — Колесников напряженно кашлянул. — Да и делов дома невпроворот, бабы одни…
— Да делов оно, конешно, у всех много, — согласился Назаров. — И бабы тож… Но нехай они подождут, бабы. Тут теперь не до них. Такое важнэ дело затеяли… А командовать некому. Хлопцы ж рядовыми были, а командиров нету. Ну, Иван Михайлович, — Назаров мотнул бородой в сторону Нутрякова, — хоть и служив в частях, но при штабе был. Он и у тебя, Иван Сергев… штабом будет заворачивать. Безручко Митрофан — тот больше балакать любит, говорун, нехай политотделом заправляе… Позднякову Ивану мы кавалерию отдали, коней он любит. А Богдану да Семену — по полку дали, нехай командуют. Гришка мой — тож полководец, Старокалитвянский полк — его. Сашка Конотопцев — твои глаза и уши, разведка, стал быть. Марко́ Гончаров до техники потянулся, пулеметная команда у него под началом. Ну шо еще? Артиллерии пока мало у нас, Серобаба, вон, за начальника над пушкой…