— Да хорошо прошел, Петр, — Григорий Васильевич Романов с довольным, румяным лицом был похож на сверкающий самовар. — Спасибо тебе за приглашение. Лишь за городом ощущаешь настоящий отдых.
— Лыжи?
— Да, прокатился немного. Навыки уже подрастерял, но еще могу.
— Спорт и физкультуру, Григорий, ни в коем случае забрасывать нельзя! Это залог здоровья, то есть работоспособности. Чем ты крепче, тем больше сделаешь для страны.
— Я понимаю. Но поначалу, вроде, как и без надобности было, думал еще молодой, сейчас сложнее перестроиться.
— Ну что поделаешь, всем нынче нелегко, — Машеров широко улыбнулся, он был на редкость обаятельным человеком. — Такие нынче времена. Только успевай поспешать за последним вагоном.
После сказанных слов в его глазах промелькнула некая задумчивость. Романов же воспринял их как приглашение к откровенности:
— Считаешь, и в этот раз не успеем?
Бывший глава Белоруссии оторвался от чайного столика и посмотрел на товарища. Они уже успели поработать вместе и испытывали другу к другу искренне уважение. Оба люди дела и не любили пустопорожней трескотни.
— Должны, Григорий, успеть, обязаны! Сила еще есть, знания есть, люди есть?
— Насчет людей сложно, Пётр. Столько непроходимых дубов, вот куда их деть? Один просто дурак, второй послушный — давай-давай! А что давай? Сам не знает и знать не хочет!
— Опирайся на молодежь. У нас хорошая молодежь. Надо только не сюсюкать с ней, а дать порулить самим. Ответственность, знаешь, как окрыляет. Нам в свое время пришлось её нести через горнило страшной войны. Ничего, сдюжили, вытянули. Эти чем хуже?
— Непуганые. Им все досталось по праву рождения. В школе и комсомоле приучают к послушности. Вернее, мы сами приучили. Ну ты знаешь, чем это кончится.
— Но в Ленинграде нашлись же молодцы!
— Ох, молодцы! — Романов кисло улыбнулся. Ему до сих пор тот скандал отрыгивался. Как-никак, но именно он до этого руководил партийной организацией второй столицы. Так что и плюхи летели в первую очередь в него.
Машеров ободряюще улыбнулся:
— А кто сказал, что будет легко. Я тут со своими до хрипоты бывает спорю.
— Своими? Там же в лаборатории половина оттуда.
— Да я привык уже всех так называть. Все там давно перемешались.
— Это хорошо, — вздохнул Романов. — Мне же приходится административные завалы ЦэКа разгребать. Снять-то Черненко и его кодлу сняли, а порядок пока не навели.
— К чаю наливочку подать? Я сам особо этим не увлекаюсь, но сегодня вечером, да к чайку, почему бы и нет?
— К чаю можно. Находился давеча, надышался воздухом, буду спать как младенец.
— Правильно, отдыхай, пока отдыхается. Забот послезавтра будет полон рот.
Романов с некоторым подозрением посмотрел на хозяина и благосклонно принял чашку чая. Как и большинство ленинградцев он обожал зимой горячий чай.
— С травами?
— Да, жена сама собирает.
— Она здесь живет?
— Сейчас в Минске с внучками. Но часто здесь бывает.
— Что, не прижилась в Москве?
— Нет, не прижилась, — Машеров поставил чашку на столик и потянулся за бутылкой, разливая наливку в маленькие, как напёрстки, рюмки. — Тягущая там какая-то атмосфера. Давит, говорит, на душу. У нас тут лучше, мы страна вольных аистов.
Они еще некоторое время молча пили чай, наливку, ели маленькие пирожки с разной начинкой. Зашли «еще по одной».
— Да, собственно, мне и самого столица больно уж тяготить начала.
— Ну сейчас ты больше здесь обитаешь. Вон какие хоромы отгрохали!
— Да! — махнул огорченно рукой бывший первый секретарь Белоруссии. — В Политбюро настояли. Нашей охранке проще меня в таком комплексе охранять. Здесь же поблизости выстроили новые дачи всех наших первых. Чтобы рядышком за забором, значит, обитали.
— Чего-то опасаются?
— Возможно. Мне не докладывают. С другой стороны, это и удобно, можно общаться чаще. Когда захочешь, а не когда получится.
— Командуешь?
— Не, — отмахнулся Машеров, — своих забот нынче выше крыше. Некали паказвац! Чаще прибегают совета спросить.
— Или попросить чего-то.
— Ну не без этого. Я ж нынче в фаворе! Приближенный к первым лицам. Правда, до сих пор не разумею откель такая милость.