Мистер Карвер, насколько я помню, задумчиво почесал бороду, улегся на солому и уснул мертвым сном. Но мне не спалось – сон ко мне всегда легко не шел. При мягком свете Процесса я копался во внутренностях Аппарата до тех пор, пока оттуда не полетели искры, так что мне пришлось остановить Процесс и обратить внимание на небольшой, но быстро растущий огонь в соломе. Чертыхаясь, я топтал его и накрывал своим отменным белым костюмом до тех пор, пока не унял.
– Надеюсь, вы повеселились, мистер Карвер, – сказал я. Мой спутник не ответил, и должен признаться, что нервы у меня были на пределе.
В сарае было темно, а я никогда не любил темноты. Снаружи сияла желтая луна, и я отправился на прогулку через ровные поля по направлению к городу.
Всего в Клементине было десятка три зданий, включая сараи и пристройки. Они стояли в беспорядке, как деревянные ящики у дороги или мусор, выброшенный из заднего окна проходящего Локомотива. Из всех окон свет горел только в одном.
Черные птицы сидели на черной вывеске чьей-то лавки. Ночь была теплой и безветренной. Если не считать звука моих шагов, редкого жужжания насекомых и стрекота чьей-то пишущей машинки в освещенном окне, не унимавшейся, несмотря на поздний час, стояла сонная провинциальная тишина.
Я привычно подумал о том, как бы выглядел этот унылый городишко, будь здесь освещение. Как мягко сияющие лампы Процесса Рэнсома смотрелись бы под крышами, где гнездились птицы, и что думали бы путники, пришедшие по темной дороге с запада или востока, завидев сияющее созвездие Клементины.
Пишущая машинка и освещенная электрическим светом комната над бакалейной лавкой, в которой она находилась, принадлежали трем офицерам Линии. В звуке машинки слышалась знакомая угроза – надеюсь, что, читая это в далеком будущем, вы уже забыли, как звучали машины Линии, и не поймете, о чем я. Вечером эти трое линейных были на нашем представлении и хмуро что-то записывали, а сейчас наверняка печатали отчет. Зная, как работают линейные, могу утверждать, что они наверняка не заплатили за комнату, реквизировав ее именем абсолютной власти, на которую притязали их хозяева. В том году весь Край кишел офицерами Линии, которые за всем наблюдали, писали отчеты и искали что-то, известное им одним. Мне, насколько я знал, скрывать было нечего, но стрекот машинки мне не нравился, поэтому я направился к окраине города.
На западном краю Клементины стояла хибара, в которой, если верить вывеске, имелись ЕДА, ПИТЬЕ И МУЗЫКА, а возле нее – скамейка. На скамейке спала собака. Я сел рядом, и она не стала возражать.
На скамейке было удобно сидеть, смотреть на дорогу и думать. В те дни Процесс Рэнсома был далек от совершенства, и подумать мне всегда было о чем.
Не знаю, долго ли я так сидел, прежде чем увидел, что по дороге к городу кто-то идет.
Дорога представляла собой широкую ровную полосу земли. Ночь была ясной, луна светила ярко, и было видно далеко на запад. Когда я только заметил идущих, они казались лишь точкой вдали. Точнее, сначала я увидел едва заметное движение в темноте, никак не оформившееся. Движение, похожее на всполох или рябь в эфире, хотя профессора в больших городах скажут вам, что темнота – это спокойное состояние эфира, а свет – эфир в движении. Я немного поразмышлял над этим, а также над тем, что было бы, если бы законы природы были другими и тьма была бы движением, а свет – его отсутствием. Я подумал, что, если зайти достаточно далеко на запад, возможно, все так и встанет с ног на голову. Но в таком случае называли бы мы тьму тьмой, а свет светом или же слова изменились бы вместе с тем, что они обозначают? Я подумал, что «эфир» – лишь слово для того, что мы не можем описать. Возможно, «движение» – тоже всего лишь слово.
Когда я наконец оставил эти размышления и снова обратил внимание на дорогу, силуэты уже приблизились. Теперь я разглядел, что путников было двое и они шли пешком.
Собака лениво повернула голову, чтобы на них взглянуть. Я не в первый раз пожалел, что не имел оружия – как знать, кто ходит по дорогам среди ночи? Я мог незаметно убраться оттуда, но, увидев, что один силуэт был женским, посчитал это знаком того, что бредущие к городу люди не представляют угрозы. Еще несколько минут спустя я увидел, что мужчина, шедший с ней рядом, был стар и опирался на посох. У женщины были светлые волосы, и, когда путники остановились со мной рядом, даже в темноте я смог различить ее усталость и бледный вид. Я улыбнулся:
– Добро пожаловать в Клементину!
Старик сообщил:
– Мы здесь проходом.
– Гарри Рэнсом, – сказал я и протянул мужчине руку.