— После падения отца-настоятеля Маркворта и бегства епископа Де'Уннеро король Дануб не согласится на назначение епископом человека из рядов церкви, — пояснил Фио Бурэй. — Однако у нас имеется возможность потрафить королю, намекнув ему, что та, кто ныне олицетворяет светскую власть в Палмарисе, могла бы успешно совместить ее с властью духовной.
Браумин молчал, переваривая услышанное. Если он правильно понял слова сурового магистра из Санта-Мир-Абель, Бурэй только что заявил, что согласен видеть Джилсепони, которая официально даже не принадлежала к абеликанскому ордену, начальствующей сестрой Сент-Прешес — третьего по значимости монастыря Хонсе-Бира. Когда до него окончательно дошел смысл сказанного Бурэем, у аббата Херда изумленно округлились глаза.
— В этом есть непреложный смысл, — возразил однорукий магистр, видя сомнения своего собеседника. — Это пошло бы во благо и церкви, и государству. Баронесса Джилсепони показала себя умелой светской правительницей. Никто не решится отрицать ее влияние и внутри церкви. Если предложить королю такой выбор, он вряд ли сможет отказать Джилсепони. И вот что тогда получится. Либо Дануб будет рад, что светская власть пробивает дорогу к вершинам власти церковной, либо окажется в водовороте столь яростного противоборства между собственными сердцем и разумом, что не сумеет воспротивиться нашему предложению.
— Вы говорите так, будто сама Джилсепони жаждет стать епископом, — заметил Браумин, для которого умозаключения Бурэя по-прежнему звучали не слишком-то убедительно.
— Я полагаю, что здесь вы могли бы повлиять на баронессу и, осмелюсь сказать, даже попытаться заставить ее принять этот титул, — поправил его Бурэй. — Если вы представите ей это назначение как возможность способствовать упрочению дела Эвелина, возражений у нее, скорее всего, не возникнет. А если вы постараетесь поднять этот вопрос выше вашей дружбы — на уровень долга, — она согласится безоговорочно.
— В этом вы не можете быть уверены полностью, — спокойно возразил настоятель Сент-Прешес. — Ваши слова показывают, что в действительности вы не слишком хорошо знаете характер Джилсепони.
— И вы, я полагаю, тоже, — не задумываясь парировал Бурэй. — Но мы можем узнать ее характер еще задолго до того, как явимся к королю Данубу с этим предложением. Прошу вас, дорогой брат, тщательно обдумайте мои слова. Если вы поддержите мой замысел, у вас будет возможность возглавить часовню Эвелина в самое судьбоносное для нее время. Вы увидите, как она начнет превращаться в монастырь. У вас будет возможность самостоятельно приглашать зодчих, набирать работников для строительства, равно как и способствовать скорейшей и заслуженной канонизации брата Эвелина.
— Кажется, вы никогда не являлись особым сторонником воззрений Эвелина Десбриса, — напомнил ему Браумин. — Вы находились на стороне Маркворта, когда он объявил Эвелина еретиком и приговорил магистра Джоджонаха к сожжению у позорного столба.
Вопреки желанию Херда говорить жестко и сдержанно, когда он произносил последние слова, голос его непроизвольно дрогнул. Они сразу же вызвали в памяти картину чудовищной по своей несправедливости расправы над магистром Джоджонахом — его наставником и самым близким другом. Тогда безупречный брат Браумин мог лишь беспомощно наблюдать, как Маркворт вместе со своими приспешниками вначале обвинили Джоджонаха в пособничестве Эвелину, а потом предали жестокой казни. И хотя многие из тогдашних приверженцев Маркворта, в том числе и Фио Бурэй, впоследствии осудили тот чудовищный приговор и признались в собственных заблуждениях, зрелище расправы над Джоджонахом навсегда осталось в памяти настоятеля Браумина.
— После тех откровений, что предстали передо мной в мрачные дни чумы, я не могу противиться канонизации брата Эвелина, — произнес Бурэй. — Поверьте, я не настолько неразумен и горд, чтобы отказываться признавать свои заблуждения. Все мы осознали, что действия отца-настоятеля Маркворта и тех, кто придерживался его взглядов, были, если выразиться наиболее мягко, ошибочными. Хотя еще не известно, было его заблуждение осознанным или же просто продиктовано благими, однако неверными по своей сути намерениями. Спорить об этом будут еще не один десяток лет, — быстро добавил он.
Браумин Херд знал: Фио Бурэй, может, и способен признать ошибку в суждении, но он никогда открыто не сознается в совершенном грехе.
— По-моему, все, о чем я говорил, должно отвечать чаяниям аббата Браумина, рисковавшего жизнью, поддерживая дело Эвелина. Ведь в немалой степени благодаря вам стала возможной победа его воззрений.
Настоятелю Сент-Прешес совершенно не понравились эти слова.
— Вы не можете отрицать очевидного, — продолжал магистр Бурэй. — Я бы даже сказал, не должны. Вы правильно выбрали позицию и действительно серьезно рисковали собственной жизнью. Вполне справедливо, что теперь вы получите награду за дальновидность и смелость. Я ни на секунду не сомневаюсь в искренности вашего выбора и действий и предлагаю возможность осуществить вашу миссию глашатая воззрений Эвелина Десбриса и магистра Джоджонаха.
Последние крупицы искушения — восстановление доброго имени Джоджонаха, — на это настоятелю Браумину трудно было не поддаться. Он почитал Эвелина и высоко ценил заслуги безумного монаха, но ему не приходилось встречаться с ним. С магистром же Джоджонахом его связывало несколько лет тесной дружбы. Неудивительно, что дань уважения своему погибшему наставнику занимала мысли Браумина сильнее даже, чем канонизация Эвелина. Более того: если бы настоятелю Сент-Прешес было предоставлено право решать, кого из этих, без всякого сомнения, достойных людей канонизировать первым, он отдал бы предпочтение Джоджонаху.
И Фио Бурэй явно догадывался об этом.
— Одного я только не пойму, мой дорогой брат: если вы относитесь к Джилсепони с таким почтением, почему вы опасаетесь увидеть ее епископом Палмариса? — продолжал однорукий магистр.
— А я никак не пойму причину, заставляющую вас столь сильно желать ее избрания на этот пост, — без обиняков ответил ему Браумин.
— Обыкновенное благоразумие, — произнес однорукий магистр. — Появилась возможность, которую мы никак не должны упустить. Король Дануб настолько очарован баронессой, что не сможет отказать ей в подобной просьбе. Пусть король думает, что тем самым он в большей степени распространит светское влияние на церковь. Мы-то с вами знаем: назначение Джилсепони епископом возымеет прямо противоположное действие. Да, она баронесса по титулу, но сердце ее не глухо к делам церкви. Она доказала это своим подвигом в годы розовой чумы. Достаточно сказать, что Бог и Эвелин именно ее сделали вестницей завета.
Король Дануб согласится на ее назначение. — Речи Бурая продолжали литься нескончаемым потоком. — Однако Джилсепони недолго пробудет епископом. Как только она изъявит согласие принять предложение короля Дануба и взойдет на трон Хонсе-Бира, ее преемником станет уже человек церкви. И тогда от нас будет зависеть, кого мы пожелаем видеть на этом посту.
Снедаемый любопытством, Браумин пытался следить за вязью хитроумных замыслов Бурэя. У него просто волосы на затылке шевелились, когда он видел, с какой внешней простотой его собеседник выкладывает мозаику своих интриг. Логика рассуждений однорукого магистра была неопровержимой. Скорее всего, Дануб действительно согласится с назначением Джилсепони епископом. Когда же она станет его женой и королевой, пост епископа сохранится, король вряд ли вознамерится его упразднить. И если заручиться поддержкой со стороны Джилсепони, следующим епископом действительно станет человек из церковных кругов.
— Браумин, епископ Палмарисский — не правда ли, звучит величественно? — сказал Фио Бурэй. — Джилсепони, полагаю, вас поддержит, более того, даже будет настаивать на вашем назначении. А король Дануб, пребывая в блаженном состоянии в ожидании свадьбы, выполнит и это пожелание своей будущей супруги.