– Давид Кабрера, значит! – орал Принц, замахиваясь кнутом. – Мало того, что марксист чёртов, да ещё и жид! Получай! Получай, отребье!
Одежда на юном марксисте была разорвана. На коже алели полосы, оставшиеся от ударов.
Хуана, сидевшего рядом с Сантьяго, ужасно возмутило происходящее. Он резко встал и побежал к Принцу, спускаясь по ступеням. За ним побежал Сантьяго. В конце пути им перегородил дорогу высокий, но худой новобранец.
– Кто вам разрешал? – сказал фальцетом рядовой, широко выпучив глаза. – Какого чёрта вы здесь делаете?!
Хуан не растерялся. Он сбил новобранца с ног и отобрал у него пистолет, а Сантьяго дал рядовому оплеуху.
Они мгновенно узнали его. Это был Дионисио, или же, как его звали сокращённо, Ничо. С ним братья Теодорес были знакомы ещё со школьной скамьи.
– Урод! – сказал Сантьяго, обращаясь к Ничо.
Хуан направился дальше, наставив пистолет на Эдвина Бьянки. Солдаты заметили его. Он успел ранить одного из них, но они тут же повалили его на пол, и, отобрав пистолет, ударили рукояткой револьвера по лицу.
– В карцер его! – завопил фашист. Хуана поволокли в камеру. Сантьяго запел:
Negras tormentas agitan los aires
nubes oscuras nos impiden ver
Aunque nos espere el dolor y la muerte
contra el enemigo nos llama el deber.
Это вывело Бьянки из себя, он поднял автомат и мгновенно пронзил поющего штыком. Сантьяго Теодорес упал на бетонный пол. С его губ потекла багровая струя крови.
– Не-е-е-е-ет! – закричал Хуан. – Пустите меня, подонки! Когда-нибудь вы будете наказаны!
– Разве можем мы бояться этих свадебных генералов?! – воскликнул Бартоломе Галилей. – Нет! Всё, что они здесь сделали, – это подняли шум на трибунах, спровоцировали разгорячённых спорщиков! Громкие крики! С таким же успехом это бы сделала футбольная команда Луиса Аламоса!
– Вот именно! – крикнул кто-то из толпы. – Вы думаете, что нас можно запугать?!
– Альенде пал смертью храбрых! – продолжал Бартоломе. – Он держался как настоящий солдат! Он принял войну с настоящим врагом! А вашей единственной войной оказалась война против своего же народа! Позор вам, трусы! Смерть и позор!
– Альенде солдат?! – спросил Принц с ухмылкой. – Победить такого солдата – раз плюнуть! Если он солдат, то я балерина! Вытащите этого сукиного сына сюда!
Солдаты вытолкнули Бартоломе на поле. Принц взял кнут и стал бить его по спине. Бартоломе молчал, каждый раз еле сдерживаясь, чтобы не закричать.
Стадион сковывал руки тех, кто жаждал свободы. Взрывы мостов и станций, штурм дворца, презрительные выкрики и смех – это бунт, но это бунт на коленях. Такова сущность чилийской хунты. Многие из тех, кто попал в лагерь, прожили там только день. Наступала ночь. Утром многих узников ждал расстрел, но в эту бессонную, полную боли, ночь они дышали свободно. Тот, кто их истязал до смерти, оставался идолопоклонником, служителем культа золотого тельца, рабом, частью тех рамок ультраконсерватизма, в которые сам себя и загнал.
– Знаешь ли, выродок, что всегда ультраправая диктатура имела политический вес?! Мощную армию и волевого лидера?! И всё это вы называете коричневой чумой! Если так, то соглашусь, мы чума! – произнёс лейтенант, улыбаясь.
Он наносил удары бившемуся в агонии Бартоломе до тех пор, пока на его коже не осталось живого места. Так закончил свою жизнь Бартоломе Галилей.
Всё это творилось на глазах у Педро Колона. Чем больше казней он видел, тем больше его сердце взращивало праведный гнев. Он затаился в толпе и наблюдал за происходящим, забывая о страхе.
Когда человек, горячо преданный своим убеждениям, попадает в плен к врагу, он понимает, что ему нечего терять, за исключением своих оков. «Если мне удастся написать свою простую биографию, то ты увидишь, как страстно я силился найти ответ на мучивший меня вопрос: кто же я такой? Кем я хочу и кем я должен быть? Я начал с того, что во мне живет душа революционера, и отсюда я последовательно вывел весь смысл моей жизни. Если из растения высушить сок, оно погибнет. И человек должен скорее пойти на гибель, нежели отказаться от своих убеждений», – сказал русский революционер Сергей Лазо.
Капитал сладок как запретный плод. Раз вкусив его, захочешь ещё и ещё. Он очерняет сердце и развращает душу. Алкающему злато начинает казаться, что деньги находятся в людских сердцах. Он берет клинок и легко и непринуждённо, как крестьянин рубит мачете тростник, рассекает чужую плоть, чтобы достать заветное сокровище.
Так поздним вечером диктатор совсем не думал о том, что творилось в лагере по его инициативе. Ему казалось, что он никогда не умрёт. Жизненная рутина продолжалась. Жена его Лусия непринужденно разбирала причёску, вытаскивая из волос шпильки. Ей было все равно. Новейшей модели телевизор показывал нелепый бурлеск. Зрители безудержно хохотали с экрана. Для кого-то свет был уже невыносим, кто-то с удовольствием глядел на него в темноте. Свет прожекторов ослеплял страданием, свет экрана заставлял смеяться. Диктатор ни о чём не беспокоился, проводя ночь в компании жены.
Лусия Ириарт появилась на свет зимой 10 декабря 1922 года в городе Антофагаста в семье адвоката, Освальдо Ириарта Корвалана. Когда-то он был бывшим министром внутренних дел при президенте Хуане Антонио Риосе и сенатором Радикальной партии. Мать жены звали Лусия Родригес Ауда де Ириарт. Она была прямым потомком французского деятеля Доминика Жозефа Гары. Осенью в сентябре 1941 года Лусия встретила на своем жизненном пути младшего лейтенанта Августо Пиночета. Они без памяти влюбились друг в друга. Будущий диктатор сделал ей предложение руки и сердца 11 апреля 1942 года. Отец Ириарт не был в восторге из-за их женитьбы, так как лейтенант не обладал высоким положением, но, вопреки воле отца, в январе 1943-го пара всё же сыграла свадьбу. Некоторое время муж и жена жили в Эквадоре. У них родились три ребёнка. В Кито супруг стал одним из основателей Военной академии, что дало супруге возможность вращаться в высшем обществе.
Лусия Пиночет была далеко не простой домохозяйкой, хоть и не признавалась в этом. Она являлась правой рукой генерала. Она была, по словам лидера хунты, одним из немногих людей, которые оказали наибольшее влияние на его решение организовать государственный переворот против президента Сальвадора Альенде 11 сентября 1973 года.
Да, эта женщина была лукава и коварна. Притворяясь беспартийной, она разоряла государственную казну, участвовала в самых важных событиях страны. Лусия купалась в роскоши. Когда Пиночет намеревался совершить переворот, она с улыбкой упрашивала его, как упрашивает любовница богатого плантатора подарить ей ожерелье, принести ей разбитые очки Сальвадора Альенде.
В день ареста Элизио, Мерседес Торрес, Ласаро и Марта уже были в аэророрту Кубы. Гавана встречала их жарким осенним солнцем. Листья изящных пальм, возвышавшихся над городом, развевались от лёгкого бриза. Здесь продолжало царить равенство и свобода. «Ни один лист не пошевельнется в Чили, если я об этом не знаю», – заявлял Августо Пиночет. Я ни в коем случае не стану говорить, что генерал был дураком или вовсе умственно отсталым. Поливать кого-либо той грязью, коей он не пачкал других, подло. На такое способна только правая пропаганда, которую как раз и приветствовал Августо, но пусть читатель не думает, что столь остроумное высказывание о движении листьев принадлежит ему. «И ни единый лист не упадет без ведома Его…» – говорит нам фраза с древнейших страниц Корана. Стоит отметить, что Пиночет имел довольно извращённое понятие о Боге. Он мнил себя богоизбранным и свято верил в то, что, когда однажды на него устроили покушение, его уберегла икона Мадонны – следы от выстрелов на стекле автомобиля по чистой случайности совпали с её силуэтом. Он был далёк от революционного течения теологии освобождения, как обыкновенно бывает далека слепая рыба от космоса. Для него не было бога, кроме него самого. Так белоинтервенты, убивая, кричали, что с ними Бог, следовательно, им можно всё. Ослеплённый властью диктатор придерживался такой же позиции. Его не смущали массовые расстрелы и пытки граждан, в числе которых были и священники.