Меллизо, Симеон Эскуела и второй Марко — Баррио. Бартоломе был
среднего роста мулатом с синими глазами. Характером он чем-то
напоминал Хуана, но не был таким разговорчивым. Его товарищ Томас
Меллизо был низкорослым креолом, достаточно спокойным, что не
мешало ему иногда вступать в дискуссии. Симеон Эскуела, казалось,
был еще спокойнее его. Говорил много, но никогда не кричал, часто что-
то читал, надев очки.
Марко Баррио, который вошёл в дом последним, был молодым
человеком среднего роста, белолицым и чернооким. Его тёмные волосы
ниспадали до плеч. Он был молчаливым, но если ему что-то не
нравилось, он прямо говорил об этом. Вспыльчив он не был, но дерзость
его порой не знала границ.
— Здравствуйте! — произнесла Мерседес.
— Здравствуйте! — ответили вошедшие.
— Проходите, садитесь, — сказала Мерседес, и ей стало ужасно
неловко, что стол их маленький, да и к тому же дома толком нет еды.
— За стол не беспокойся, — сказал Элизио матери. — На койки
сядем. Мы с товарищами скинулись, купили растворимый кофе. А тут
как раз чайник вскипел.
— Я не совсем поняла, для чего же вам кружок этот. Меня Элизио
пугает все время, что на войну уйдет, — стала говорить Мерседес,
улыбаясь от волнения.
— Кружок наш, сеньора, для того, чтобы не только вести борьбу
против нищеты, но и понять, почему люди так живут плохо, — сказал
Педро Колон, опускаясь на скрипучую койку. — Угощайтесь нашими
припасами! Хех!
— Спасибо вам! — ответила Мерседес.
— Подожди, Педро! — крикнул Марко Баррио у умывальника. — Руки
помой, а то не дело это! Руки нужно помыть!
— Да, хорошо, Марко! — ответил Педро.
Мерседес стала разливать кофе по чашкам. Ветхую комнату
наполнил аромат.
— Эх, посуда-то у нас не королевская! — сказала она и иронично
усмехнулась.
— То, что она не королевская, — это честь! — ответил Андрес Колон
и улыбнулся. — Значит, совесть на месте.
— Мы с Сантьяго давно коммунисты. Помню, ещё с того момента,
как отца уволили. Помнишь, Сантьяго?! А?! — сказал Хуан Теодорес.
— Да помню, помню, — ответил Сантьяго Теодорес. — Что за вопрос
такой задаешь-то? Истинный революционер, я считаю, прежде всего,
конечно, пацифист. Нужно мирными методами бороться. А пули и кровь
— это только на самый крайний случай.
— Как Маяковский писал? «Рот заливали свинцом и оловом,
отрекитесь! — ревели, но из горящих глоток лишь три слова: — Да здравствует коммунизм!..» За оружие мы всегда должны готовы
взяться!
— Страшное стихотворение, — сказала Мерседес.
— Это только отрывок! — ответил Педро.
— Но зато сильный какой, — произнёс Фелипе Пескадор. — Не
правда ли?
— Бесспорно!
— Скажу просто два слова — правдивые строки, — констатировал
Бартоломе Галилей.
— Я представляю уже весь этот ужас на себе. Отчаянные люди…
Отваги неимоверной! Мы и мизинца их не стоим, и пусть мы весь мир
осчастливим революцией, не встанем наравне с ними. Погибшим всегда
больше чести, чем живым, и это справедливо! — сказал Матео Либертад.
— Это ты верно говоришь! — ответил Марко Сантьяго. — Вот
полностью согласен. Разве что только переживших пытки можно
поставить рядом с ними.
— Здесь тоже не поспоришь! — согласился Сантьяго Либертад.
— Иногда даже не знаешь, что хуже, выжить после пытки или
умереть, – сказал Томас Меллизо.
Симеон Эскуела неожиданно оторвался от книги и заметил:
— Это еще времена были такие дикие. Сейчас такого, думаю, быть
не может.
— Может или нет – вопрос спорный, скажем так! — ответил Хуан
Теодорес.
— Да нет, мы живём в цивилизованное время. Пытки сейчас
только у люмпен-пролетариата могут быть или у нацистов, а нацистов нет. Их уничтожили.
— Ты хочешь сказать, что капиталисты не фашисты?
— Они, конечно, мерзавцы, но пытать вряд ли станут.
— Спокойно! — сказал Андрес Колон.
— Каждый революционер под Дамокловым мечом, — заговорил
Элизио. — Мы должны быть готовы ко всему в своей жизни. Не пугайте
мою мать, безумцы, необоснованной опасностью, изобилуя
воображением.
— Элизио! — воскликнула Мерседес, обращаясь к сыну. — Мне
страшно за тебя…
— Мама, сие есть просто разговор. Никто не потащит нас в камеру
пыток, не беспокойся.
— Помню, как видел на площади старушку слепую год назад. Она
денег просила у женщины. Та в шелках вся, с серьгами золотыми. Дала
ей пощёчину. Я вмешался, она налетела на меня с криком, что полицию
вызовет.
— Такую ударить не грех! — произнёс Марко Баррио. — Буржуазная
дамочка…
— Я, однако, и её бы не ударил. Просто сказал ей, что совесть в гроб
бросила. А вот недавно видел стража порядка. Выходил он из дорогой
машины. В форме казённой, но машине отнюдь уже не служебной. В
ресторан шёл. По телефону разговаривал с кем-то. Очень
подозрительный. Но удивляться здесь не стоит. Каждый первый
«добрый служитель закона» у нас такой.
— И потому следует в людях разбираться! — заявил Марко. —
Прошу тебя. Иногда следует так… Кажется, так Достоевский писал: «Не пересекайте океаны ради людей, которые не пересекли бы ради
вас и лужи!»
— В людях мы обязаны разбираться. С этим я согласен, но вот с
фразой сей не согласен! Ибо я скажу: «Пересекайте! Пересекайте
океаны даже ради людей, которые не пересекли бы ради вас и лужи!
Ведь в этом состоит все величие добродетели! И пусть они не в
состоянии её понять, всё же они люди. Пусть они не оценят этого!
Выстрелят в спину! Искалечат! Не отказывайтесь от этой переправы! Не
дайте тьме попрать в вашем сердце огонь любви к людям! Такие люди
тоже часть народа! Дотянется ли их штык до вашей души, чтобы её
искалечить, решать вам! Делайте с любовью к народу всё! Пусть иногда
любовь и несут на штыке, как например в борьбе с фашизмом, но только
для того, чтобы возложить на алтарь свое сердце за народ!»
Марко вздрогнул, скептически ответив:
— Что ж, может быть, однако сильно высокопоставлено, Элизио!
На самом деле же внутри него будто ударило волной океана. Он
сделал вздох и вновь приобрёл хладнокровное самообладание.
Так разговаривали они долго, переходя с темы на тему за питьём
кофе. И вот наступил вечер.
— Мы, наверное, пойдём! — стал говорить Педро Колон. — Слишком
долго сидим уже. Он встал с койки.
— Да, давай, — ответил Сантьяго Либертад. Он встал, за ним встали
и все остальные, кроме Марко Баррио.
— Чего сидишь? Пойдём! — обратился к нему Хуан Теодорес. Они
попрощались с Элизио, крепко обнявшись. Попрощались с матерью его
и ушли, со скрипом закрыв за собой старую дверь.
— Хорошие ребята, — сказала Мерседес сыну.
— Конечно, хорошие, — ответил Элизио. — И все они мои товарищи.
— Береги себя…
На следующий день Элизио встал рано утром и отправился в
магазин. Он не спеша шёл по дороге и вдруг увидел галдящую группу
людей.
— Она уже отсидела за кражу! — послышался крик. За ним второй,
женский:
— Чтобы она к моему заведению близко не подходила, Рамон.
Хорошо?
И третий:
— Да! Проваливай!
Элизио решил подойти и спросить, что стряслось.
— Что здесь происходит, сеньоры? — заговорил он.
— Ничего, просто эта шлюха опять появилась у магазина сеньоры
Дуарте! — стал кричать выокий и крепкий мужчина в чёрном костюме.
— Да, за этой женщиной числятся вопиющие нарушения! К тому же