Я с удовольствием поднимался по гребню. Тропа
I
стала получше, а может быть, я просто свыкся с ней, как вол свыкается с ярмом. Мы отмечали привычные ориентиры: первый грязевой склон... корневой коридор... бромелиевая гряда... брешь... большой грязевой склон. И наконец, последний крутой подъем через взбесившиеся корни и сучья к луже у самого основания Носа. Эта лужа должна была снабжать водой лагерь 8.
Приятно было нырнуть в сухое убежище, какое представляла собой пещерка. Самые большие песчаниковые глыбы были убраны, но несколько обломков еще лежали на полке. Каменный пол покрывала сухая пыль, и можно было не сомневаться, что здесь обитают легионы волосатых пауков, многоножек и Скорпионов.
! Меня не очень радовала перспектива спать на полу в обществе злых краснозадых пауков; мне уже доводилось дразнить прутиком стоявшего на земле восьминогого, который выставил вперед огромные клешневидные хелицеры, напоминающие расставленные руки атлета. И я решил подвесить гамак.
Около четырех часов ушло у нас на то, чтобы окончательно расчистить площадку и укрепить на краю карниза брезент в качестве шторы. Вбивая нужные дая этого крючья, я стоял на весьма ненадежных опорах, одной из которых было плечо Дона. Подальше, где свисала закрепленная веревка, мы оборудовали еще одно маленькое убежище, защищенное тентом. Я подвесил свой гамак под большим брезентом, в полутора метрах от пола. В общем, все получилось вполне уютно. Мы вскипятили чай, используя в качестве стола широкий песчаниковый блок.
— Зачем тут все эти металлические трубочки?—спросил Дон, показывая на воткнутые в щели футляры от сигар Джо.
— Зверинец Джо,—коротко ответил я, извлекая пару дохлых пчел из мешочка с коричневым сахаром.
— Нехватало еще коллекционировать этих тварей, как будто их тут без того мало!—заметил мой напарник и выбросил горсть футляров на «приусадебный участок».—Что один паук, что другой —все друг на друга похожи.
К тому времени, когда мы подготовили снаряжение дая следующего дня, над лесом в нашу сторону поползли дождевые тучи. Ветер ерошил листву и постепенно набирал силу, суля непогоду.
— Что будем есть, Дон?
Он редко занимается стряпней, и поскольку я в отличие от него не мог обойтись без еды, пришлось мне взять на себя обязанности повара. Мы остановились на мясной запеканке и супе. Пока я кипятил воду, Дон спустился к луже, чтобы умыться. Мы оба выглядели так, словно только что поднялись из угольной шахты.
Пошел дождь, и от яростных порывов ветра брезент заколыхался, будто парус в шторм. Я поглядел на верхний край брезента и отругал себя за то, что оставил просвет между ним и скалой: вода с карниза стекала внутрь прямо на мой гамак. Есть пришлось без удобств, стоя—очень уж много насекомой пакости копошилось кругом, и брезент упорно норовил шлепнуть меня по лицу своей желтой ладонью. Ёернулся Дон с неполным котелком воды.
— Ночуй-ка ты лучше в моем закутке,—посоветовал он, поспешно глотая свою порцию запеканки, пока она не остыла окончательно.
Он стоял спиной к ветру и дождю, одетый в непромокаемую куртку с капюшоном.
Тесное убежище Дона не внушало мне доверия, и, окинув взглядом скос, спускающийся от незащищенного края скалы через бромелии до нижней стенки, я решил идти в темпе в лагерь 7, с тем чтобы на рассвете вернуться наверх. Дон сказал, что ляжет спать на полке под карнизом—авось никто не укусит. Кому-то надо было завтра попробовать укрепить брезент получше... Я сказал себе, что этим могут заняться наши товарищи, если они поднимутся сюда,—нам с Доном j нужно приберечь силы для работы на стене.
Шагая вниз, я напевал припев из Киплингова «На марше»:
При этом я уповал на остроумную гипотезу Мо, что мое пение распугает всех змей и прочих вредных тварей на моем пути. Идя со всей возможной ; быстротой, я успел дойти до болота Эль-Дорадо к тому f времени, когда со стороны леса, подобно чернильному | приливу, стали надвигаться сумерки. Бежать в такой I местности невозможно, да к тому же и опасно—споткнешься и напорешься на острый, словно копье, сук или выколешь себе глаз.
— Привет, Хеймиш! Быстро ты вернулся...
Мо стоял у своей палатки, бледный как простыня.
— Больно ветрено там наверху.—Я промок насквозь, и меня самого била дрожь.—пак рассвет, пойду обратно.