Нина Лапсердак без устали вытирала пыль и поливала цветы. Иногда она вспоминала своего мужа Мишу Лапсердака, исчезнувшего в Америке, и жалела о том, что отдала ему сына — тот был слишком похож на отца, чтобы одной с ним справиться. И она думала, что, может быть, она бы с ним и справилась. И он, наверное, уже совсем взрослый мужчина. Но потом ей начинало казаться, что, может, и хорошо, что он сейчас в Америке, а не бродит по холмам в резиновых сапогах или ездит на лодках и кашляет от какого-нибудь очередного респираторного заболевания. Обо всем этом думала Нина Лапсердак, когда поддерживала чистоту в “Благой вести”. Было время подумать. Иногда она вспоминала Поделкову и жалела, что не может вот прямо сейчас к ней зайти и немного посплетничать. Ведь невинные сплетни — необходимая вещь для женского здоровья и, если не позволить себе этого хотя бы немного, можно зачахнуть и заболеть. Ира У. была слишком серьезной для сплетен, ну а уж о Зенте что говорить… И тогда Нина Лапсердак, улучив момент, звонила Поделковой и выслушивала длинные, душераздирающие истории о том, что она, то есть Поделкова, одна, и окружена водой, и доедает последние свои запасы. (О! Нина Лапсердак могла спать спокойно — запасы у Поделковой никогда не кончались.) И что ей, то есть Поделковой, скучно, и грустно, и жизнь проходит мимо, проходит и проезжает на вездеходах, и проплывает на лодках, и что она недавно была в гостях, где посмотрела новый фильм, а потом ела необыкновенно удачный рыбный пирог. Нина Лапсердак выслушивала все эти признания только для того, чтобы выбрать момент, да, момент, и что-то сказать самой, да, что-то сказать про себя, про себя лично, так, пустяк, ну что она поливает цветы, или что она сегодня видела во сне, или что сегодня у Иры У. подгорели гренки. Она замечательная, Ира У., и Нина, конечно, ее очень любит, да, ценит и любит, но гренки у нее сегодня подгорели! А на это Поделкова скажет — я тебе говорила! Помнишь, как она у меня мыла окна? Так я же все и перемывала! И опять и опять будет говорить только про себя… Но и те несколько фраз, которые говорила Нина Лапсердак, про цветы, про сон или про гренки — облегчали ей душу, и когда входила Зента, она могла спокойно повесить трубку. Зента не любила Поделкову.
Итак, целыми днями Зента перебирала свои бумаги, получала факсы и отвечала на них — “Спасибо за ваше спасибо”, “Спасибо за спасибо за ваше спасибо…” Нина Лапсердак вытирала пыль, а Ира У. варила им кофе, что-то готовила или выпекала воздушные, нежнейшие бисквиты, которые состояли, казалось, из одного воздуха.
И время текло через них так бесшумно и незаметно, что они его просто не замечали.
Иногда они смотрели по телевизору на ураганы, землетрясения и войны, которые происходили в других странах. И смотрели на то, что происходит в их стране. Там где-то, в недрах болот бастовали и объявляли голодовки те, кому жилось тяжелее других, до кого водники еще не успевали добраться. А однажды показали этого страшного старика-колдуна, о котором ходило так много слухов. Он сидел на крыше в грязной белой одежде, с всклокоченной белой бородой, и во весь экран показали его перекошенное от злобы лицо. Нина Лапсердак и Ира У. его сразу узнали.
И каждый раз после новостей они говорили друг другу: “Какой ужас! Вы видели?” Но это было скорее уже по инерции, ведь они ко всему этому привыкли и ничто их уже не ужасало — кроток и безопасен для них был голубой экран телевизора. Лишь Зента сжимала руками виски и в отчаянии думала: “Что я могу? Что? Спасибо за ваш факс… Спасибо за спасибо за ваш факс…” Почти все деньги, почти весь годовой бюджет она раздала бедным, а новых денег ей пока еще не поступало. Но и это ее отчаяние тоже было недолгим, и она опять занималась своими бумагами, перечитывала и подшивала еще прошлогодние отчеты, а по коридорам и комнатам “Благой вести”, особенно после самых страшных новостей, разносились упоительные запахи кофе и бисквитов. Для Иры У. это был единственно возможный способ борьбы.
Однажды Ира У. вошла в кабинет Зенты в самое неподходящее и непривычное для этого время. Глаза ее были расширены и наполнены несчастьем.
— Что-нибудь случилось? — спросила Зента.
— Моя дочь выходит замуж, — ответила Ира У.
— Глупости! — сказала Зента. — Глупости! Она еще школьница.
— Она была школьницей. Потом она стала студенткой.
— Поздравляю, — запоздало сказала Зента.