Весь день они таскали книги из подвала наверх, сгнившие — выбрасывали вон, а те, которые можно было еще спасти, раскладывали сушиться в самом большом верхнем помещении. К концу рабочего дня к ним присоединялись остальные, те, кто, прослышав про эту историю, вызывался помогать сам или кого привлекла Зента. Это были самые разные люди. Были люди, заинтересованные в заработке, были энтузиасты. Иногда их состав менялся.
Несколько раз приходил Саша Иванов, но он был уже совсем старым и толку от него не было. Разве что его глубокие вздохи раздавались в разных концах склада, и это действовало на нервы.
Раза два приходила художница Коркина.
Один раз приходила Поделкова. Целый вечер, неутомимо, она провела в активном общении, прощупывая, можно ли в этой компании завести полезные ей связи. Пару книг она отнесла наверх и после исчезла.
Почти каждый вечер приходила красивая седая женщина с маленьким мальчиком в матроске. Она оставляла ребенка наверху, чтобы он не дышал гнилым воздухом подвала, а сама надевала старый халат и принималась за работу. Она не могла за один раз поднять много книг, поэтому брала только несколько, но поднималась наверх чаще других.
— Известно, что настоящие газоны стригут триста лет, — сказал Иннокентий О., прислушиваясь к шорохам подвала.
…Начиналось время крыс.
Когда начиналось время крыс, орды крыс гуляли где хотели и как хотели, обнаруживаясь в самых разных местах — в трубах, углах, щелях, целлофановых пакетах, карманах, рукавах и обуви. Усики на их умных, хищных мордах воинственно топорщились, а глазки особенно нагло блестели. Однажды они чуть не отъели пьяному спящему Иннокентию правое ухо, но именно в этот момент ему приснилось, что крысы хотят отъесть ему правое ухо. И он проснулся…
— Да, — сказал Олигофрен, тоже прислушиваясь к шорохам подвала и одновременно обдумывая слова Иннокентия. Иннокентия он очень уважал.
— Их стригут триста лет, эти газоны. А может, и больше, — сказал Иннокентий О. — Принято думать, что это относится и к воспитанию.
Олигофрен изловчился и метнул в особо наглую и близко подобравшуюся крысу небольшой книжонкой. Крыса взвизгнула и исчезла.
— И все-таки я думаю, — сказал задумчиво Иннокентий, — я думаю, главное не воспитание, а почва.
— Ну… — сказал Олигофрен, отколупливая со стены кусочек штукатурки и отправляя в рот — ему не хватало кальция.
— Да, — сказал Иннокентий О. — Я смею так думать. Главное — почва. У каждой почвы свой характер. Свой культурный слой. Где-то там храмы с колоннами, амфоры, коринфские вазы, фаюмские портреты, “Илиада” и “Одиссея”… А где-то — два черепка и костяные бусы… Я знаю, я впадаю в крайность. И все-таки… Вот если Англию зальет, как нас…
— Англию не зальет, — сказал Олигофрен.
— Я к примеру… Вот если Англию зальет, это ей хоть бы хны! Англия отряхнется, как утка, и опять сухая. Потому что опять же — культурный слой. Надо думать, один Шекспир — это такой слоище! Потом… культурный слой — это не только писатель, это — читатель.
Иннокентий поднял с пола книжку и прочел:
— Кашлопо Д., — он несколько раз повторил эту фамилию, меняя ударение, потом поднял еще одну книжку и прочел: — Надеждин Ф. В скобочках Иван Пудикарпик. Слушай… — сказал Иннокентий. — Как ты думаешь, в культурном слое может быть некто по фамилии Пудикарпик?
— И читатели Пудикарпика… — сказал Олигофрен. — А ведь я его знал, между прочим. Неплохой человек, только пил много.
Они допили чай и, захватив термос, пустые банки, сумку Иннокентия и складной стульчик Олигофрена, направились к выходу. Олигофрен освещал дорогу керосиновой лампой. На лестнице, прежде чем запереть дверь в подвал, Иннокентий помедлил и опять прислушался к темноте. Шорохи там усилились.
— Они живучие, — сказал Иннокентий О. с уважением. — Я знал одну семейку, так они всю зиму питались пластмассовыми пробками — и ничего, к весне вывели потомство и все вместе были скорее даже упитанными. Короче, они остались крысами. И я знал одного профессора, который, вроде, так любил свою работу, а потом пошел в таксисты…
Когда через несколько дней Иннокентий О. позвонил Зенте и сказал, что помогать в подвале к нему приходит все меньше и меньше людей и одни они не справляются с задачей, Зента, в тот момент очень занятая своими делами, сказала с раздражением:
— Ну так что же? Ну так что вы от меня хотите? В конце концов на свете полно книг! Не здесь, так в других местах. И все содержимое вашего подвала вполне может уместиться на нескольких компьютерных дисках.
На что занудный и обстоятельный Иннокентий О. стал долго объяснять ей про дорические колонны, коринфские вазы, готические соборы, про “Илиаду”, “Одиссею” и “Песнь о Роланде”, а также про два битых черепка и костяные бусы, и вообще про тот самый культурный слой, в который входят не только писатели, но и читатели…