Возвращаясь с этой встречи, Зента подумала, что прошлое не всегда плохо, а будущее хорошо. И прогресс — очень относительное понятие. А плохое и хорошее, прогресс и регресс рассыпаны по времени и пространству в самой странной и непредсказуемой пропорции.
Зента смотрела в окно самолета на облака внизу, в просветах уже мелькала знакомая болотистая земля, страна, жить в которой благословил ее г-н Шульц.
Она закрыла глаза и стала пристально всматриваться в темноту… Она лежала так, как ей показалось, очень долго. Без мыслей, без видений… Бесконечно долго… Если бы ей сказали, что это продолжалось всего несколько секунд, она была бы очень удивлена. Вдруг она увидела некий сгусток, некую расплывшуюся точку, которая быстро приближалась откуда-то из бездны, все больше оформляясь и приобретая очертания такого близкого и родного ей иероглифа…
“Тогда мать посмотрела в ухо Кришне и увидела там всю Вселенную и саму себя вместе с ним…” — прошептала Зента.
— Мадам, пристегните ремень, — стюардесса тронула ее за плечо.
Иващенко позвонил глубокой ночью. Зента засиделась за своим столом и уже собиралась ложиться спать. Его голос звучал приглушенно, но она сразу его узнала.
— Кажется, вы хотели со мной встретиться? — сказал Иващенко.
— Это вы хотели со мной встретиться. Я просто не была против.
— Тоже неплохо. Собирайтесь.
— Куда?
— Там увидите. На углу вас ждет машина.
— Синяя?
— Если в темноте вы разберете цвет, — Иващенко усмехнулся.
— Хорошо, — сказала Зента.
— Молодец. Не надо со мной кокетничать.
Зента даже не переоделась, а пошла вниз как была — в брюках и свитере.
На улице горел только один фонарь (сколько можно просить!), на углу в стороне темнела машина. Свет в ней был погашен. Дверца открылась ей навстречу.
— К Головне? — спросил голос.
— Да.
— Садитесь вперед.
Зента села на переднее сиденье рядом с шофером. Позади нее сидели двое. Зента слышала их громкое, тяжелое дыхание. Все молчали.
С фасада это было внушительное, ярко освещенное заведение — не то ночной клуб, не то казино, не то ресторан. У входа стояли огромный надувной Микки Маус и негр в красной ливрее с довольно глупой улыбкой. Зенту подвезли к черному ходу с обратной стороны, подвели к дверям и уехали. У входа, на вахте сидели два лилипута и ели рыбу. Рыба жутко воняла.
— Наверх! — простуженно скрипнул один из лилипутов. — Наверх идите, на третий этаж. Дверь прямо.
Зента пошла наверх по затертому ковру. На третьем этаже перед огромной массивной дверью она остановилась. Было тихо. Из-за двери доносилась музыка. Зента постучала.
— Входите, входите! Вы видите — не заперто! — раздался голос.
В большой, полупустой и неуютной комнате Иващенко, один, гонял по бильярдному столу шары. В углу валялся какой-то инвентарь, на небольшом круглом столике стояли бутылка шампанского, два бокала и огромная коробка конфет.
— Присаживайтесь! — сказал Иващенко, прицеливаясь к одному из шаров. — Сейчас я присоединюсь.
Зента села в небольшое кресло.
— Если вам не нравится, можете выключить.
— Вы любите Шопена?
— Да. А вы?
— Я тоже.
Иващенко подошел к столику, откупорил шампанское и налил Зенте. Из-под столика он вытащил початую бутылку водки и налил себе полный бокал.
— Надо расслабиться. Вы бы знали, как я устал!
— Вы подружились с Никодимовым? — спросила Зента.
— Я всегда с ним дружил. Я дружу или с тем, кто мне нравится, или с тем, кто мне выгоден.
— Он вам нравится?
— Он мне выгоден.
— Я тоже вам выгодна?
— А вы мне нравитесь.
Иващенко допил водку и вернулся к бильярдному столу.
— Я — карьерист, май лав! Я из тех, кто всегда карабкается наверх, независимо от того, кто там, наверху, и что там, наверху. Просто потому, что мне нравится быть наверху.
— Это откровенно.
— Зачем мне от вас что-то скрывать? — Иващенко ударил кием по одному из шаров, и два шара закатились в лузу. Он был доволен. — А вы нет? Вы делаете что-то из возвышенных соображений? Май лав! Что вы можете сами по себе? Почти ничего. Вокруг вас тоже все схвачено. Вы думаете, к вам можно заявиться просто так, с улицы?
— Конечно.
— Вы что, действительно такая наивная? Кто у вас записывает на прием?