— Секретарь…
— А откуда он у вас появился?
— Мне рекомендовали…
— Кто? Кто вам его рекомендовал? Короче, кто вам его прислал? Ай, май лав, даже неинтересно…
— Я подчиняюсь только Центральному управлению “Благой вести”, — сказала Зента.
— А разве вы на ничейной территории? По-моему, вы на чейной территории. А тут мы все решаем, май лав! Мы! Ну, огорчаться не стоит. Такие дела. После основательных стихийных бедствий надо подумать о дисциплине. Милая, бедная моя девочка, да у нас каждый нищий стоит на положенном ему месте и берет себе определенное количество милостыни. В противном случае он потеряет свою работу.
В дверь постучали, и невысокий (но не лилипут) человек вкатил столик с закусками.
— Отлично! — сказал Иващенко, плотоядно обозревая еду. — Мясо, рыба, жульены… Спасибо. Сами разберемся. Можешь идти.
Человек ушел, бесшумно затворив дверь. Иващенко подкатил столик с едой к Зенте.
— Должен добавить… Карьеристы не только любят быть наверху. Карьеристы — это те, кто еще просто любит жизнь и то приятное, что она приносит. Я вам сам положу, здесь один лилипут просто классно готовит!
Зента чуть поковыряла еду и отставила тарелку.
— Не нравится? — удивился Иващенко.
— Нравится. Просто я не привыкла есть ночью.
— Ночное время — наше время.
— Мне кажется, для любителя жизни это не самое уютное местечко, — сказала Зента, оглядывая комнату.
— О, наверху полно всяких самых презентабельных мест. Просто я устал и здесь как-то привычней.
Иващенко налил себе еще водки. Он ел много, красиво и с удовольствием.
— Не хотите есть, так хоть жуйте конфеты… Каждый делает свой выбор… Я не осуждаю ни тех, ни других. Вон мой друг Иннокентий О. сделал свой выбор, нравится ему жить в крысиной норе в обнимку с гнилыми книгами — пусть. Потрясающие люди, восхищаюсь. Но для меня от них от всех пахнет кислятиной. Я привык каждый день менять рубашку и выходить на работу, как на бой. Моя цель — выиграть и победить. Всех! Сделать так, как нужно мне!
Иващенко доел, вытер рот салфеткой и с удовольствием потянулся.
— Ну? — сказала Зента. — Что у нас дальше по программе?
— По программе? — сказал Иващенко. — Будем совокупляться!
— Где? — спросила Зента.
— Можно на бильярдном столе — так экзотичней. Можно пойти наверх, найти какое-нибудь мещанское гнездышко. Но там постельное белье не всегда меняют, а я брезглив.
— Что-то не хочется, — сказала Зента.
— Это вам решать. С Васей У. хотелось?
Зента с удивлением посмотрела на Иващенко. Тот отвел глаза.
— Что делать, май лав, я слишком много знаю.
Иващенко достал из-под стола бутылку и вылил в бокал все, что там оставалось.
— От этого, главным образом, и устаешь. Кто умножает познание, тот умножает скорбь. Выпьем?
— Не хочется, — повторила Зента. — Проводите меня.
Иващенко проводил ее до выхода. У дверей сидели все те же лилипуты.
— Сколько можно просить! — гаркнул на них Иващенко. — Не ешьте здесь рыбу! Пройти невозможно!
Лилипуты съежились и зашелестели газетой.
Вышли на улицу.
— Дальше я не пойду, — сказал Иващенко. — Добирайтесь сами. Во-первых, вы меня разочаровали. А во-вторых, я серьезно пьян.
Зента кивнула ему на прощание и быстро пошла по улице.
— Май лав! — сказал Иващенко не то в сторону уходящей Зенты, не то самому себе, не то далеким звездам. Он пошатнулся, потерял равновесие и упал на колени. — Май лав…
На другой день Зента послала художнику Васе У. коробку с красками и сделала попытку привести в “Благую весть” просящую подаяния женщину с ребенком.
Женщина со спящим ребенком на руках сидела на ступеньках у спуска в метро, к ее груди была приколота табличка: “Помогите больному ребенку”. Идти с Зентой она сразу и охотно согласилась, но у входа в “Благую весть” вдруг сообразила, куда ее привели, совершенно растерялась и, когда Зента на секунду отвернулась в сторону, исчезла в неизвестном направлении. Славный розовый ее малыш за это время так и не проснулся.
Зента еще несколько раз предпринимала такие же попытки, приводила с собой какую-нибудь старушку, просящую у магазина, или плохо одетого старика, но результат был прежним — перед дверями “Благой вести” люди останавливались, а потом исчезали. Один раз она привела собаку. Осчастливленная вниманием псина радостно бежала рядом, но, приближаясь к “Благой вести”, она начала выть, а потом сбежала.
Со своим новым секретарем, появившимся в “Благой вести” после того, как сошла вода, — молодым человеком с очень определенными маленькими усиками, с очень определенным, твердым выражением небольших темных глаз, она стала суше. А он, напротив, был еще более корректен и предупредителен.