От кружек с чаем шел пар, от сухариков пахло ванилью, и духом комфорта заглушался ядовитый дух подвала.
Олигофрен с удовольствием хрустел сухариком.
— Она чувствует себя, как муха в янтаре, — сказал Иннокентий О.
— Это неприятно, — заметил Олигофрен. — Со мной так было однажды. Это очень неприятно. Если хотите, я могу отвести вас к Шрибинде.
— Конечно! — сказала Зента умоляюще. — Это очень неприятно! Отведите меня к Шрибинде! Отведите меня к кому угодно!
Олигофрен совершал свой вечерний променад и поэтому категорически отказался воспользоваться каким-либо транспортом. Он шел быстрым спортивным шагом, и Зенте приходилось за ним почти бежать. Иногда он останавливался и великодушно давал ей передохнуть. Так они шли немногим меньше часа.
К этому времени Олигофрен уже преподавал в Университете. По кличке его помнили только несколько ближайших друзей.
В микрорайоне, забитом невзрачными панельными домами, из которых богатые уже выбрались, а бедные так и остались навечно киснуть, любя или не любя своих жен, детей и домашних животных, забивая свои тесные балконы мешками с картошкой и консервами домашнего приготовления, как раз у одного из таких домов, у такого загроможденного балкона, смотрящего на мир как бы кривым, подбитым глазом, Олигофрен и остановился.
Олигофрен назвал Зенте номер квартиры и сказал:
— Дальше я не пойду. Я не хочу иметь дело со всем этим.
— Почему? — спросила Зента.
— Я для себя все решил. Мы все слабые, я имею в виду — люди, это понятно. Поэтому все время что-то придумываем, тешим себя, пытаемся обмануть, только чтобы не видеть правду. Это от слабости. А надо смириться. Надо это принять. Сурово и по-мужски, по-солдатски.
— Что принять?
— Реальный миропорядок. Мы все живем на кусочке грязи, мы пришли из этой грязи и туда же уйдем. Все развивается по природным своим законам. И до Большого взрыва и после. Мы и все, что мы имеем вокруг, результат эволюции и сложнейших комбинаций…
— Попыток…
— Неточно, но можно сказать и так.
— Духа и материи, материи и духа?..
— Это уже поэзия. Я имею в виду другое. Я имею в виду довольно элементарные частицы.
— И больше ничего?
— Вы говорите о Боге? Да, в этом миропорядке я не нахожу Бога.
— Вы не верите в Бога?
— Я верю в эволюцию и бесконечность комбинаций. Я верю в то, что если все и предопределено, то тоже как результат вполне определенных комбинаций, а те, первоначальные комбинации, — тоже результат определенных комбинаций… И так до бесконечности и в прошлое и в будущее.
— Значит, вы считаете, что со смертью все заканчивается?
— Для каждого конкретного “я”, конечно. Ну а когда-нибудь и для всего человечества. Все, что имеет начало, — имеет и конец. Человечество — такая ничтожная часть Вселенной, что не будем с собой носиться. Это от гордыни. — Олигофрен посмотрел на Зенту и добавил: — Не расстраивайтесь! Живите свою жизнь — и все будет нормально.
— Мы можем что-то другое? — спросила Зента.
Олигофрен засмеялся и еще раз назвал номер квартиры.
В ответ на Зентин осторожный стук послышался голос:
— Войдите!
Шрибинда — лысый, как тибетский лама, босой, закутанный в несвежую простынь, сидел в позе лотоса посреди пустой комнаты. Глаза его были закрыты.
— Присаживайтесь, — сказал он, все еще не открывая глаз.
— Куда? — спросила Зента.
— Куда хотите.
— На пол?
— Не обязательно.
— Мне принять ту же позу?
— Зачем? Сидите где хотите и как хотите.
— В таком случае, здесь негде сидеть.
— У вас есть характер и остроумие, — процедил Шрибинда.
— Насколько я поняла, остроумие есть у вас.
— Не ссорьтесь со мной. Возьмите стул на кухне.
Зента заглянула на кухню. В раковине оживленно бегали тараканы. Зента взяла стул и вернулась.
— Вы любите тараканов?
— Я люблю всех живых тварей.
— И тараканов?
— Да, если хотите.
— Вам привет от Олигофрена.
Шрибинда заметно оживился.
— А, мы вместе учились! Он был твердолобым, как баран!
— Вы когда-нибудь учились?
— Я был первым у них на кафедре. Первым защитился, первым женился, первым завел детей…
— Где же ваша семья?
— Это не относится к вашему визиту. Короче, я отдал долг всему земному.
— Мне сказали — вы можете мне помочь.
— Могу, если постараюсь.
— Постарайтесь! — сказала горячо Зента.