Так, два месяца назад, изнемогая от безработицы и безденежья, она увидела объявление: “Благой вести” требуются…” И, когда она сама первый раз звонила по указанному телефону, чтобы навести справки, у нее дрожали руки и срывался голос… А испуганный эмбриончик в глубине ее души от ужаса просто падал замертво. Короче, и ей, и Ире У. работать в “Благой вести” было предназначено судьбой.
Когда-то Ира У. была красивенькой, старательной, аккуратной девочкой. В воскресенье мать надевала на нее чистое платьице, и Ира У. знала, что, что бы ни случилось, это платьице она будет носить всю неделю до следующего воскресенья. Поэтому, когда другие дети самозабвенно возились в песочнице, в грязи и в лужах, Ира У. только вздыхала и чинно прохаживалась поодаль, не смея разделить с ними все эти простые, бесхитростные радости. К пятилетнему возрасту она достигла совершенства — ни один волан, ни один бантик ее прелестного платьица не был смят, а на юбочке не было ни единого пятнышка — и так всю неделю, до вечера субботы.
Когда пришел срок, Ира У. вышла замуж. Не потому, что она так любила этого человека и так хотела связать с ним свою судьбу, а потому, что так было принято изначально. Еще за много веков и поколений до ее рождения. Женщина должна была выходить замуж, заводить семью и иметь детей. И Он, вчера еще смешной такой мальчик, ее одноклассник, а сегодня высокий и красивый — вполне муж, ей это предложил. Накануне свадьбы ей приснился сон, что Он нес ее на руках через какой-то мостик, она была в белом платье и очень счастливая, а потом он вдруг ее уронил, и она лежала в этом белом платье в большой черной луже. На другое утро, когда надо было уже ехать в загс, Ира У. чуть не отказала ему, но привычка быть послушной девочкой опять взяла верх, и он ее уговорил. Он был так уверен в себе!
По отношению к своей семье она была так же добросовестна, исполнительна и аккуратна, как ко всему, что она делала, как когда-то к своему на всю неделю платьицу. У нее всегда все было в порядке, все лежало на своих местах. Все было вычищено, выстирано и убрано. Всегда были готовы завтрак, обед и ужин. У них бывали гости, и они ходили в гости, и она всегда была к лицу одета. Но иногда ее охватывало какое-то странное чувство — ей становилось не то грустно, не то скучно. Особенно это усиливалось на закате. И тогда она бродила по квартире, не находя себе места. На нее накатывали какие-то очень странные мысли, ей начинало казаться, что она живет не своей жизнью, а ее жизнь проходит где-то в стороне… без нее, и она слышит только глуховатый, таинственный зов. Так Ира У. маялась до того момента, пока солнце не заходило окончательно, и тогда она брала себя в руки и принималась за очередную работу. А вообще же, во всем остальном, она была скорее довольна своей жизнью, и ей казалось, что вот такой она и будет всегда.
Однажды Ира У. с двумя сетками и сумкой, полной продуктов, увидела на улице своего мужа. Он был в костюме, который она чистила утром, в туфлях, которые она протирала накануне вечером, у него были черты лица, которые она так хорошо знала — его волосы, его глаза, его лоб… Дохнуло от него туалетной мужской водой, которую она подарила ему на последние праздники. Но все равно, несмотря на множество признаков, по которым можно было точно сказать, что это ее муж, Ира У. его не узнала.
Ира У. вернулась домой, положила продукты в холодильник, дождалась дочь из школы и накормила ее обедом, вымыла за собой тарелки и написала подробную записку мужу о том, что он должен есть сегодня и что сможет есть в ближайшие три дня. После этого Ира У. сложила в чемодан самые необходимые вещи, взяла дочь за руку и вышла на улицу.
Было время заката.
Наверное, муж искал Иру У., поэтому свою фамилию в “Благой вести” она сказала только Зенте, а Зента записала ее и хранила в самых тайных тайниках своей канцелярии.
Пока Зента воевала с бригадой ремонтников, налаживала и благоустраивала вокруг себя жизнь, общество относилось к ней довольно спокойно. Но когда все в “Благой вести” было наконец организовано и Зента приступила к работе, на нее обрушился шквал.
“К руке дающей всегда протянутся руки берущие”, — предупреждал ее г-н Шульц.
Берущие руки можно было разделить на несколько категорий. К первой относились крупные чиновники типа Угорацкого.