— Вы обманывали, — сказал тот. Обернувшись, она увидела двусмысленную улыбку Дуга Уэлча.
— Я вас не понимаю. На что вы намекаете?
— Вы говорили, будто у вас нет романа с Шароном.
Хотела бы я, чтобы он был, подумала Барбара.
— Его и нет.
Репортер пожал плечами.
— Меня не проведешь, экран тоже не обманешь. И слепому ясно, как вы его любите.
— Моя задача сыграть любовь, — устало возразила Барбара.
— Детка, то, как вы это делаете, свидетельствует о большем, нежели о профессиональном мастерстве. Написав о сексуальном напряжении между вами, я просто констатирую очевидный факт, и вы напрасно на меня злитесь…
Через час Барбара уже лежала в постели. Чрезмерное возбуждение сегодняшнего вечера мешало ей уснуть, в голове крутились слова, сказанные Дугом Уэлчем. Он попал в самую точку. Она любит Айка. И семь лет назад любила, и сейчас. Никто из мужчин, с кем ей пришлось встречаться, не затронул ее сердца. Может, она так долго и оставалась девственницей, потому что берегла себя для него, а придуманная ею стратегия искушения всего лишь повод, скрывающий подспудное желание?.. Да, нужно признаться себе, что так и есть.
Содрогаясь от внезапно нахлынувших рыданий, Барбара зарылась лицом в подушку.
Глава 8
— Это Сэм Харрис, — сообщил Айк, возвратившись на кухню, где они с Барбарой заканчивали свой завтрак за столом, заваленным утренними газетами. Нам придется поторопиться со сборами. Премьерный показ на Бродвее — испытание посерьезней, чем здесь. Харрис, конечно, позаботился о рекламе, однако хорошая статейка Огнетушителя не помешала бы.
— А кто это? И почему ты называешь его Огнетушителем? — удивилась Барбара.
— Один известный критик, автор колонки газеты «Новости Бродвея». Если он накатает отрицательную рецензию, фильм не удержится и недели.
— Он что, такой авторитет?
Оказалось, Огнетушитель — псевдоним журналиста, к которому больше всего прислушивались и чье мнение безоговорочно принималось. Более того, тот практически обладал властью поддержать или провалить любой спектакль или кинофильм.
— Странно, — недоуменно пожала плечами Барбара. — И несправедливо! В Европе мнение критиков может иногда оказаться полярным, но один из них никогда не делает погоды.
— Да, это несправедливо, — согласился Айк. — Но на Бродвее властвует Огнетушитель, поэтому давай возлагать надежды, что он будет благосклонен. Хотя в данном случае и за себя и за тебя я уверен. Он человек суровый, но в чутье и тонкости ему не откажешь. Что же касается кино — тут Огнетушитель никогда не ошибается в предсказаниях будущего для актера, впервые появляющегося на экране.
Барбара задумалась, молча глянула на Айка, потом сказала:
— Знаешь, что бы не написал Огнетушитель, я не уверена, стану ли в дальнейшем сниматься.
— Почему?
— Причин много… Когда я вижу себя на экране обнаженной, мне становится не по себе, готова сквозь землю провалиться. Будто чувствую сотни масляных глаз и липких мужских рук.
— Барби, — возразил Шарон, — это же всего лишь целлулоидная пленка и матерчатый экран!
— Все равно. Ощущение мерзкое.
Он встал и поцеловал ее в макушку.
— Ты знаешь, кто? Сама непосредственность и прелесть, какой была в восемнадцать лет. Иди и поскорее займись своими вещами… А искусство, — вдруг добавил он, — хочешь того или нет — требует от человека определенной циничности.
У Барбары кольнуло сердце. Да, он был циничен, когда целовал меня, с горечью подумала она, и ему совершенно безразлично, что я его люблю. На ее глазах появились слезы. Она чувствовала себя подавленной.
— Эй, что происходит?.. Ну-ка не раскисать! На Бродвее ты должна быть в полной форме! Успокойся, пожалуйста.
— Я знаю, что произойдет дальше, — тихо сказала Барбара, глядя на Айка огромными испуганными глазами. — В Нью-Йорке я скисну прямо на глазах у Огнетушителя.
— Барбара, ты прекрасная актриса, — произнес Шарон. — И ничего не бойся. Знай, что с тобой рядом человек, который безгранично в тебя верит. — Он притянул ее голову к себе, ладонью сдвинул к вискам пышные волосы и поцеловал в лоб, в горестную морщинку между бровями.
Барбара застыла. Поцелуй опалил, заставил затрепетать. Но почему Айк не поцеловал в губы — лучше бы уж совсем оставил ее в покое.
— Это для чего? — сдержанно спросила она, когда Шарон отстранился.
— Пожелание успеха. На счастье… Все будет хорошо, вот увидишь! И на завтрашней премьере, и вообще.
Он был, без сомнения, полон искренности и доброжелательности.