— Боюсь, это все, что мы можем для вас сделать,— сказал он Хьюсону.— Надеюсь, вам удастся хоть немного вздремнуть.
Они вошли в тускло освещенную комнату, и Хьюсона сразу же охватило жуткое чувство, как будто он очутился в подземелье. Восковые фигуры убийц стояли на невысоких пьедесталах, и у ног каждого из них белела табличка с номером. Герои недавних злодеяний в поношенных повседневных костюмах стояли бок о бок с щеголеватыми великосветскими убийцами, знаменитостями былых времен, во фраках и цилиндрах.
Проходя между рядами фигур, директор останавливался и показывал Хьюсону наиболее интересные экземпляры.
— Это Криппен, узнаете? Кто бы мог заподозрить в таких зверских преступлениях это незаметное и кроткое на вид существо? Можно подумать, что он не способен раздавить червяка.
— А это кто? — воскликнул, остановившись, Хьюсон.
— Я как раз собирался подойти к нему,— сказал директор.— Всмотритесь в него хорошенько. Это наша знаменитость. Он единственный во всей честной компании, кто еще не повешен.
Это была фигура сухощавого мужчины не более пяти футов ростом с короткими нафабренными усами, в больших круглых очках и в плаще с капюшоном. В ней было что-то подчеркнуто французское, напоминавшее театральный шарж. Это бледное лицо показалось Хьюсону настолько отталкивающим, что он невольно отшатнулся и, несмотря на присутствие директора, с трудом заставил себя взглянуть на фигуру снова.
— Это доктор Бурдетт.
Хьюсон покачал головой.
— Кажется, я слышал это имя, но не помню в связи с чем.
— Если бы вы были французом, вы бы не забыли,— сказал директор, улыбаясь.— В течение длительного времени этот человек терроризировал Париж. Днем он лечил людей, а по ночам перерезывал им горло. И всегда одним и тем же способом — бритвой. Он убивал только из страсти к убийству. После очередного его преступления полиция напала на его след и собрала достаточные улики, чтобы отправить этого французского Джека Потрошителя на гильотину или в сумасшедший дом. Но нашему знакомцу удалось одурачить сыщиков и таинственным образом исчезнуть. Хотя его разыскивает полиция всех цивилизованных стран, он словно в воду канул. Думают, что он покончил с собой, но его тело обнаружить не удалось. Уже после его исчезновения было совершено два или три подобных же преступления, но все убеждены, что Бурдетта нет в живых и что они — дело рук подражателей. Не правда ли, странно, что у всех знаменитых убийц бывают подражатели?
Хьюсон вздрогнул.
— В нем есть что-то отталкивающее,— признался он.— Бр...р...р... Какие у него глаза!
— Да, эта маленькая фигурка — настоящее произведение искусства. Глаза так и пронзают вас насквозь. Вполне вероятно, что он гипнотизировал свои жертвы, прежде чем разделаться с ними.
— Кажется, он шевелится,— прерывающимся голосом произнес Хьюсон.
— Боюсь, этот оптический обман будет не единственным в течение ночи. Двери остаются незапертыми, и вы сможете подняться наверх, когда пожелаете. В помещении наверху дежурит сторож. Он составит вам компанию. Не теряйте голову, если вам померещится, что фигуры шевелятся. Жаль, я не могу усилить освещение. А теперь, я думаю, вам не повредит, если вы пройдете ко мне в кабинет и выпьете рюмочку коньяка, прежде чем начать свое ночное бдение.
Ночной сторож, принесший кресло, был не лишен чувства юмора.
— Куда прикажете поставить кресло, сэр? — спросил он, улыбаясь.— Может быть, сюда, чтобы вы могли побеседовать с Криппеном, когда вам надоест одиночество? Или перед старушкой Дайер, которая всем строит глазки и, кажется, не прочь поболтать?
— Спасибо. Я сам поставлю. Чтобы не сидеть на сквозняке.
— У нас тут нет сквозняков. Позвольте пожелать вам спокойной ночи, сэр. Я буду наверху. Позовите меня, если я вам понадоблюсь. И не позволяйте этим лодырям подкрадываться к вам сзади и прикасаться к вашей шее холодными липкими руками. Да посматривайте за миссис Дайер. Кажется, вы ей приглянулись.
Хьюсон рассмеялся и пожелал сторожу спокойной ночи. В общем, все казалось проще, чем он ожидал. Он взялся за ручки тяжелого, обитого плюшем кресла и нерешительно повернул его так, чтобы сидеть спиной к доктору Бурдетту. По какой-то странной причине доктор Бурдетт внушал ему особую неприязнь. Передвинув кресло, он почувствовал себя почти спокойным, но когда шаги служителя постепенно замерли вдали и в комнате наступила мертвая тишина, он понял, что худшее впереди.