Однако этот вопрос носил чисто теоретический характер, поскольку у нас не было антибиотика, и мы не имели никакого представления о том, как его раздобыть, в то время как эпидемия принимала все более угрожающий характер.
После ужина я снова встретился с доктором Камероном, чтобы рассказать ему о тех проблемах в поведении постояльцев, которые я наблюдал, и особенно о Роуз Акерсон и Молли Швейцлер, но он уже знал об этом и чувствовал себя почти таким же бессильным, как и я.
– Нам придется позволить им какое-то время вытряхивать это из себя, – констатировал он, – и надеяться, что, когда все закончится, мы сможем исправить нанесенный ущерб.
В небольшом кабинете доктора Камерона имелось довольно обширное собрание трудов по психиатрии, и я взял несколько книг, которые, судя по названиям, могли оказаться полезными. Я принес их в свою комнату и весь вечер занимался тем, что перелистывал книгу за книгой, пробегая глазами названия глав, примечания и строя самые невероятные предположения. Я нашел кое-что такое, что вывело из равновесия меня самого, и торопливо пропустил это место – так, как мы торопимся отбежать в сторону, когда нас тошнит. Но ничего такого, что помогло бы мне в моей работе, в отсеивании девяти имен из десяти, там не было, и в конце концов я лег спать. Мне снились запутанные и печальные сны, а в половине восьмого утра я проснулся со смутной, но, по сути, простой идеей в голове.
Глава 21
Мы вчетвером расположились в кабинете доктора Камерона. Общая атмосфера не слишком отличалась от вчерашней. Было уже девять тридцать утра, и солнце, проникая в окно, находившееся позади стола доктора Камерона, заливало весь кабинет, делая его более светлым, чем вчера днем. Однако лица вокруг меня оставались такими же сумрачными и летаргическими, их апатия действовала на меня угнетающе, поэтому вместо того, чтобы сразу предложить свою идею, я не стал с ней торопиться. Я слушал, как другие пережевывают одни и те же фразы, и разбирал свою идею по винтикам, выясняя, что в ней не правильно. В каждой идее можно найти что-то не правильное, если вам действительно этого хочется.
Но это было глупо, и, воспользовавшись одной из пауз в разговоре, – а разговор наполовину состоял из пауз, – я наконец заставил себя сказать:
– У меня есть идея. – Я не мог ограничиться этим предложением и вынужден был добавить:
– Правда, не знаю, будет ли от нее какой-нибудь толк.
Любая идея была признаком жизни, и все посмотрели на меня с интересом. Фредерике сказал:
– От нее будет больше толка, чем от нашего бездарного сидения и жалоб.
– Я подумал, – начал я, – что у нас есть некоторые физические приметы злоумышленника. Я имею в виду не то, как он выглядит, а то, что он использует. Например, пилу. И бумагу, на которой он написал мне записку. И у него была одна маленькая бутылочка шотландского виски. Мне кажется, если бы я смог осмотреть комнаты подозреваемых, то, возможно, нашел бы что-нибудь полезное. Не обязательно настоящее доказательство, просто указание на то, на ком нам следует сосредоточить внимание.
– Но если подозреваемый узнает, что вы обыскиваете комнаты, он избавится от всех предметов, которые могли бы его изобличить, – возразил доктор Камерон.
– Вот поэтому я подумал, – продолжал я, – что было бы неплохо сделать утренние занятия групповой терапией обязательными. Учитывая то, как ухудшается состояние ваших пациентов, это было бы в любом случае полезно, к тому же мы могли бы организовать посещение так, чтобы все подозреваемые оказались в утренней группе. Только шестеро из них находятся сейчас в доме.
Все сочли, что идея прекрасная. По крайней мере, полагали они, это была хоть какая-то идея, и она даст нам возможность делать хоть что-нибудь, думать хотя бы о чем-нибудь, что само по себе было прекрасно.
Мы немедленно составили два списка для двух групп, посещение которых было обязательным. Всех шестерых подозреваемых – Джерри Кантера, Дебби Латтимор, Этель Холл, Хелен Дорси, Рут Эйренгарт и Айви Поллетт – мы записали в утреннюю группу, добавив к ним Эдгара Дженнингза и Фила Роше, игроков в пинг-понг. Теперь в доме осталось только пятнадцать человек из двадцати двух, поэтому на дневные занятия придут семеро.
Занятия должны были начаться в десять тридцать, поэтому Боб сразу же ушел, чтобы сообщить об этом всем постояльцам, а Камерон, Фредерике и я остались в кабинете еще на некоторое время. Мы гадали, что произойдет, если мы не сможем представить полиции замену Стоддарду. Капитан Йонкер взял имена и домашние адреса всех постояльцев, и по крайней мере некоторые из них будут вызваны свидетелями, хотя бы на судебный осмотр трупа коронером и присяжными заседателями, если не на судебное разбирательство дела об убийстве. А мы могли не сомневаться в том, что нас пригласят и на то, и на другое. Средства массовой информации пока еще не проявляли активности, главным образом потому, что Кендрик обслуживала только еженедельная газета, которая считала свою работу выполненной, когда ее сообщения обсуждались на церковных собраниях. Но хотя бы один местный корреспондент центральных газет тут должен был быть, и можно ожидать, что рано или поздно репортеры попытаются узнать, что происходит в “Мидуэе”.
В четверть одиннадцатого доктор Камерон отправился проводить занятия по групповой терапии, а я поднялся наверх. Примерно пятнадцать минут спустя пришел Боб Гейл и сказал:
– Утреннее занятие уже идет.
Поджидая Боба, я лежал на кровати, отдыхая и сосредоточившись на руке, которая сегодня начала безумно чесаться под гипсом. Я сел и попытался унять зуд, вертя запястьем, но едва я сделал неловкое движение, как руку до самого плеча пронзила сильная боль.
– Может, мне надо проконсультироваться с врачом? – спросил я.
– Ваша рука? – догадался Боб. – Я слышал, как врач сказал доктору Камерону после того, как наложил гипс, что вам следует прийти к нему в больницу в следующий понедельник.
– Следующий понедельник, – повторил я. Буду ли я здесь в следующий понедельник? Сегодня четверг, четвертый день моего пребывания в “Мидуэе”. Следующий понедельник стал бы началом второй недели моего пребывания здесь. Пробуду ли я тут так долго? А если да, то что полезного я сделаю к тому времени? Пока я только разрушил жизнь безобидного маленького “зайца” и затравил его до смерти. Это было достижением, которым можно было гордиться.
– Нам пора идти, мистер Тобин, – напомнил Боб. – Они там пробудут всего час.
– Ты прав, – ответил я и поднялся. – Пойдем.
– С кого вы хотите начать?
– С Джерри Кантера.
Боб провел меня в комнату Джерри и стоял на страже, пока я находился внутри. В “Мидуэе” на дверях не было замков: их отсутствие объяснялось какой-то психологической теорией, которую я так и не понял потому, что меня это особенно не интересовало.
Все комнаты в “Мидуэе” были разными и все же похожими одна на другую. Их форма отличалась отчасти из-за первоначального плана дома, а отчасти из-за перепланировок, которые это здание пережило на своем веку. Но обставлены они были одинаково, а когда мы смотрим на комнату, то прежде всего замечаем ее мебель, и только потом видим ее форму, дизайн и осознаем то впечатление, которое она производит в целом.