Теперь ей казалось даже странным до нелепости, что еще несколько минут назад она была в состоянии, пусть на короткое время, сосредоточиться на самой себе, оказаться во власти постыдных, эгоистических мыслей — будто злая ворожея заворожила ее, — и теперь она вернулась из короткого сна, мучаясь угрызениями совести и заражаясь все большей и большей тревогой, почти ненавидя себя. Оставаться одной стало мучительно. Уилла быстро оделась и, зябко запахивая на груди халат, вошла в палату. И тут ей сообщили, что ее давно ожидают двое, мужчина и женщина, находящиеся в приемном покое, — здесь в небольшом вестибюле принимались передачи для рожениц, а сестры сообщали посетителям все интересующие их сведения.
Когда она вошла и остановилась в дверях, вопросительно оглядывая всех по очереди, те двое встали и молча подошли. Это был Леня Захаркин и Маша. Захаркин созерцал ее, чуть отступив на шаг, как бы ослепленный, но без всякой бравады, без желания напомнить о знакомстве, смотрел грустно и серьезно; Маша улыбнулась извиняющейся улыбкой, отвела в сторону, прошептала сбивчиво, что-то доставая при этом из сумки:
— Простите нас, мы решили, что должны… Они бежали оттуда, с Зеленого острова… Случайно заметили, подумали сначала: мышиный писк… Очень просили… передать. Один был еще жив…
— Минигопсы? — Уилла отшатнулась, не скрывая брезгливости. Будто горячий ком ненависти подкатил к горлу, перехватило дыхание. Эти крошечные твари… Они сделали ее несчастной, лишили всего. Чего еще хотят от нее? Уилла с трудом овладела собой, отвела взгляд от трех маленьких мертвецов, завернутых в чистый носовой платок, кое-где окрашенный кровью. Ничтожные создания! Да будьте вы все прокляты!
Они не вызывали в ней даже сострадания, хотя разве они виноваты? Значит, так окаменело ее сердце!
Это были два минигопса мужского пола и один женского. Пискунов признал бы в нем злополучную тетю Муру, здесь же узнать ее было некому. На крошечных восковых личиках сохранились следы царапин и ушибов — должно быть, их сбили на дороге в темноте, а потом кто-то сбросил в канаву.
— Зачем вы их принесли? — пробормотала Уилла, чувствуя головокружение и тошноту. — Чтобы лишний раз напомнить мне…
— Я думала, вы не поверите, извините нас… — торопясь, объясняла Маша смущенно, почему-то робея перед Уиллой. — Им очень трудно пришлось, но, видно, хотели обязательно добраться до вас, предупредить… Один был еще жив, назвал ваше имя, попросил передать… Сначала мы подумали, мертвые, их сейчас везде находят. Вот! — И Маша достала записку.
На крошечном клочке бумаги величиной в спичечную этикетку можно было с трудом разобрать коряво написанное: «Бойтесь! Хотят вам отомстить, убить…» Дальше еще что-то неразборчиво.
С тупым напряженным вниманием смотрела Уилла в записку, думая не столько о содержании самой записки, сколько и о чем-то другом, что еще не было до конца осознано, но уже грозно сверкнуло в клубах спутанной мысли и неотвратимо подталкивало к единственному выводу. Маленькие беспомощные существа, минигопсы, предупреждают ее о какой-то опасности, заплатив жизнью за свой отчаянный поступок! Разве это не подвиг, не благородный порыв? Можно ли это назвать иначе? Уилла продолжала вытягивать из сознания нить за нитью, в то время как Захаркин рассказывал:
— Дамочку-то я где-то раньше встречал, остальных не знаю. Не меньше суток, поди, пробирались. Шутка ли, им все равно что нам до столицы пешком… Да и удрать нелегко, ведь они теперь под охраной. Выход только по пропускам под ответственность родственников. Но все равно бегут. Говорят, одного охранника арестовали, взятки брал. Их теперь растаскивают в корыстных целях…