Кричали люди, кто-то побежал вызывать «Скорую помощь». Уилла, ничего не слыша, но уже все зная, бросилась вниз с безумным лицом, прошла сквозь расступившуюся толпу, прижимая к груди бездыханное тельце. Маленький странный уродец тащился следом.
Дома она заботливо положила малыша в кроватку. Вздрагивая, как в ознобе, повернулась к Руо, прошептала прыгающими губами:
— Почему же ты… Ведь ты был совсем рядом… и стоило протянуть руку, остановить…
Снисходительным тоном, точь-в-точь как Герт, робот стал объяснять:
— Мадам Уилла, пора бы уже знать: я, машина и выполняю только те действия, которые запрограммированы. Вы приказали быть все время рядом и не спускать глаз. Я был все время рядом… и не спускал…
Уилла не слушала. Сухими глазами она смотрела на свое любимое чадо, на его безжизненное личико. Потом подсела к нему, стала тихонько покачивать кроватку, приговаривая:
— Ты ведь не умер, мой миленький, а только заснул, — шептали ее высохшие губы. — Проснешься, откроешь глазки и улыбнешься мамочке, ведь правда? Тебе пора кушать, тебе пора кушать…
И она стала доставать грудь, бормоча что-то бессмысленно-ласковое, что было понятно лишь им двоим.
И вдруг отрешенный, остановившийся взгляд ее стал приобретать осмысленность. Вздрогнув, она стыдливо запахнулась и выпрямилась, застегивая пуговицы. За дверью послышались быстрые шаги, и Пискунов не вошел, а ворвался в комнату.
Уилла бессильно припала к его груди — единственной теперь опоре. Руки, обнявшие его таким знакомым крылатым движением, были холодны и безжизненны. Заговорила, сдерживая рыданья:
— Мой дорогой Ми! Я звала тебя, я давно звала тебя… Он умер, мой мальчик, он был такой маленький, беспомощный, совсем крошка… Что же теперь? Я так ждала его и заранее любила! Знала уже тогда, но ничего тебе не сказала, не знаю почему… А потом ты исчез надолго… Наверно, боялась, что разлюбишь… — Она старалась еще что-то объяснить бессвязно, торопливо. И умолкла, разрыдалась.
— Тебя! Какое безумие! Я был все время в тюрьме и бежал… Торопился… — Пискунов был слишком потрясен, чтобы задавать вопросы, понимая, что любые утешения неуместны, он лишь нежно гладил ее по голове, как маленькую.
Глядя куда-то в пространство, Уилла с горечью выкрикнула:
— Герт! Где бы ты ни был, сойди со своего пьедестала, посмотри: вот он, наш малыш! Совсем как живой. Они убили его, но разве они не правы? Разве зло, причиненное им тобою, не требовало расплаты? Ведь это не только мой, но и твой ребенок! — Слезы катились по ее лицу.
В это время раздался резкий стук, дверь бесцеремонно распахнулась, и, не ожидая разрешения, вошла женщина в чепце, в стоптанных шлепанцах на босу ногу и халате, неряшливом и расстегнутом довольно откровенно; при виде ее бюста любая жрица любви лопнула бы от зависти. Пискунов лишь глаза вытаращил, слова не успел сказать — пользуясь грудью, как тараном, соседка легко проложила дорогу и прошла вперед. Улыбка сочувствия на губах у нее показалась Пискунову довольно сильно подсахаренной и лживой, и он с неприязнью покосился на незваную гостью, ожидая объяснений. А та затарахтела прямо с порога:
— Ах, милочка моя, подумать только, какое несчастье! Во всем доме лишь об этом и говорят. Ваши соседи и друзья — мы все выражаем искреннее соболезнование в связи с постигшей вас утратой, смертью маленького сына! Бедная мамочка! Как это ужасно потерять единственное, любимое чадо! А ведь какой очаровательный был ребеночек… — Говоря это, соседка плотоядно стрельнула взглядом в зеркало, скосила глаза и привычным жестом поправила парик, слегка съехавший набок.
Уилла стояла у кроватки с оцепенелым лицом и, видимо, плохо понимала, что ей говорят. Соседка же упивалась своей ролью сочувствующей.
— Позвольте мне, дитя мое, как более старшей и опытной дать вам совет, — продолжала она ворковать. — Сейчас он, возможно, покажется неуместным и даже бестактным. Но помните, вы молоды, прекрасны, и вся жизнь у вас впереди! А сколько будет мужчин! О да, ничто не уменьшит горе матери, это так естественно. Думайте постоянно о постигшей вас утрате и тогда быстрее привыкнете к мысли о печальном событии. Ведь вы хороши собой, а милочка? — И соседка, приподняв пальцами лицо Уиллы за подбородок, лукаво ей подмигнула. — Да вы посмотрите на себя! У вас не грудь, а настоящая молочно-товарная ферма, почти как у меня! Черт возьми, да будь я мужчиной… — И она недвусмысленно подмигнула теперь уже Пискунову. — Поверьте, у вас будет еще много детей, целый детский сад, так стоит ли убиваться из-за одного?