Все-таки его слегка пошатывало и голова кружилась, пока он благодарил своих спасителей; пожимали друг другу руки на прощанье, обнимались. И были немного смущены: а разве другие не поступили бы точно так же?
Девчонки шептались и хихикали, глядя вслед Пискунову:
— Машка, он мне так нравится… Посмотрю на него, ну прямо балдею! Я как прижалась к его губам и чувствую, дышит, ну все! Вроде чокнутый немного, а точно изнутри светится. Знаешь, что бы я сейчас сделала?
Михаил был в это время уже довольно далеко.
— Знаю-знаю, — смеялась подруга. — Ну так поди, догони, пока не ушел!
И обе вмиг примолкли: он оглянулся, будто слышал их и, смеясь, помахал рукой.
Пискунов поднялся на берег, вышел на улицу и вдруг остановился, погруженный в благоуханье, и даже носом повел, соображая, откуда это ветерок донес целое облако ароматов, ласкающих обоняние.
Когда он заглянул в парикмахерскую, то не очень даже удивился: за крайним креслом Алексей Гаврилович заканчивал обслуживать очередного клиента, прыскал его одеколончиком. При виде Пискунова он радостно встрепенулся, был он несколько потухший и суетливый. Затараторил:
— А вот и вы! Как всегда, вовремя. Садитесь, мой дорогой, а то ведь так и не успели за делами… А я здесь, видите, замаскировался, зарезервировал себе местечко на всякий случай, — пояснял шепотом, хитровато подмигивая и хихикая. — А иногда и просто так захожу, для души, не для денег. — Была в его поведении какая-то неискренность, вроде как принужденность.
— Удалось все-таки ускользнуть… от тех? — поинтересовался Пискунов усаживаясь, в то время как Алексей Гаврилович готовил бритвенные принадлежности и стал намыливать.
— Ускользнул пока, — он вздохнул, с озабоченностью морщил лобик, подавленный. — Это сейчас, а что будет потом, если вдруг опять… потепление?..
— Ну и радуйтесь! — сказал Пискунов. — Могло быть хуже, хотя вам ведь ничего не грозит, поскольку в обычном смысле слова вы, так сказать…
— Могло быть и хуже, — согласился Алексей Гаврилович, работая бритвой. — Считай, еле унес ноги. Да! Нет уже прежней силы! Многое вы отсекли своими выстрелами, как выяснилось. Совокупность, множественность отсекли, мой дорогой, вот в чем дело. — Алексей Гаврилович нахмурился не то обиженно, не то сердито и мстительно, растревоженный неприятными воспоминаниями. Пискунов перехватил его взгляд в зеркале, тот как раз снимал бритвой мыло со щеки и подбирался к шее. Остановил руку с занесенным лезвием, что-то в глазах его мелькнуло такое… Побарабанил пальцами по столику, нехорошо побарабанил, со значением.
«Вот сейчас полоснет, — подумалось Михаилу. — А что ему стоит! Ну, давай-давай, чего ты ждешь?» — поощрял мысленно. Страха не было. Но нет, Алексей Гаврилович стал править на ремне бритву, рассказывал дальше, все еще переживал по поводу унизительного эпизода:
— Удалось-то удалось… Ах, какой позор! Всюду народные гулянья, а они сзади, слышу, стучат, гремят костями, а я бегу, бегу… ножки подгибаются… Голый! Всюду люди… Набросились, понимаешь, как воронье, дикари, сорвали всю одежду… Одной рукой лицо закрываю, чтобы не узнал кто-нибудь, а другой — сами понимаете что. А ладошки-то меньше по размеру, не умещается… Дамы смеются!
— Дамы смеются! — укорял Пискунов. — Нашли о чем горевать. Он немного успокоился. — Спросили, что будет потом, если вдруг… — произнес задумчиво. — Так вот, могу заверить, ничего не будет. Со стороны живых, я имею в виду. Все так и останется, как было.