Герт простер вверх руки и чуть запрокинул лицо; все в нем напряглось, черты заострились, что-то демоническое в них появилось. Он произнес ровным голосом, с ноткой торжественности — по телу невольная дрожь пробежала; кадровик испугался, побледнел.
— И да свершится предначертание и на голову виновного обрушится карающий меч! Булкин, приготовьтесь! Сейчас произойдет превращение. Вы превратитесь в особую физическую субстанцию…
— Превращусь в кого? — У Булкина отвисла челюсть.
— В мини-гомосапиенса. В маленького человечка. В минигопса.
— В минигопса? А что это такое?
— Сейчас узнаете. — Говоря так, философ сделал руками несколько пассов, как бы что-то стирая невидимое, а затем произнес тест, который легко было запомнить, а еще легче произнести. Не будем вдаваться в тонкости, вспомним лишь, какими семимильными шагами устремляются вперед наука и техника; то, что вчера казалось фантастикой, сегодня уже реальность. С помощью теста открывался канал связи с Космосом, и к объекту эксперимента устремлялись массы особо организованных тонких энергий, очень агрессивных; генетический код разрушался и создавалось нечто совсем новое. Одновременно ученый взял Булкина за нос и повернул его туда-сюда, как водопроводный кран, — действие, казалось бы, совсем уж несерьезное, но таким образом обозначалась адресность намеченной жертвы, а кроме того, это служило маскировкой.
Кадровик дернулся, будто прошитый электрическим током, отчаянный вопль вырвался из груди его (именно этот-то крик и слышал перепуганный Исаак Борисович, когда вышел из своего кабинета). На мгновенье Булкин остолбенел, глаза по-лягушачьи вылезли из орбит, приоткрылся в дурацком изумлении рот, затем внутри зашипело, засвистело — так из автомобильной камеры выходит воздух через прокол, а сам он, продолжая отчаянно вопить, стал быстро уменьшаться в размерах и оседать. Меньше, меньше… Упали на пол брюки, потеряв опору, а затем бесформенной массой рухнула и вся прочая одежда, похоронив под собой ее обладателя. Булкин слепо возился под грудой тряпок, как котенок под одеялом, куда его засунул озорник-мальчишка; наконец он выпростал голову.
— Не убивайте меня! Мамочки родные… Не убивайте, пощадите, я все сделаю! — пищал кадровик на все более высоких тонах, как крыса, которой наступили на хвост, слова вылетали скомканные, уже невнятные. Булкин остался в чем мать родила. Он был уже не он. Маленький голый человечек, величиной с детскую ладошку, барахтался на полу и отчаянно верещал — провалился ногой в петлю собственного пиджака и она держала его, как в капкане.
Пришелец нагнулся с брезгливой гримасой, осторожно, как жука, взял двумя пальцами за спинку и освободил из плена. Несчастный пищал, дрыгал ручками и ножками.
—1 Что со мной такое? Погибаю! Верните меня, верните обратно!
— Перестаньте, Булкин, — сказал Герт, заворачивая кадровика в носовой платок, — в ушах звенит от ваших воплей! — Он спрятал маленького человечка во внутренний карман.
Булкин некоторое время еще трепыхался там, как пойманный зверек, конвульсивные движения его становились все слабее и наконец он затих — это был обморок после пережитого потрясения. Герт прошел через проходную, мимо вахтера, который уставился на него с выражением ужаса: он успел услышать донесшийся из кармана писк и готов был головой поручиться — голос был человеческий. Герт очутился на улице.
Было все равно куда идти. Он завернул в ближайший сквер, широкая, посыпанная песком дорожка привела к реке, оттуда тянуло прохладой, Доносился приглушенный шум мотора — это пришвартовался к причалу запоздалый прогулочный катер. Вода была масляниста и холодна на взгляд, Длинные дорожки света от нависших над набережной фонарей трепетно вздрагивали на волнах, исчезали во мгле.
Вот оно, свершилось наконец-то! Сколько раз он устремлялся мыслью к этой минуте, то веря в успех, то мучаясь от сомнений, и лишь по мере того как выведенная им формула зла обретала стройность и математическую отточенность, а проводимые эксперименты на электронных моделях подтверждали правильность избранного пути, все чаще он испытывал гордость от сознания могущества своего интеллекта.