Было еще раннее утро. Полная луна медленно проплывала за окном в светлеющем небе. Спать не было уже никакой возможности, и Никита стал восстанавливать в памяти события минувшей зимы. Зиму он провел один. Родители уехали в Германию, и мама не смогла приехать даже сейчас. Она всегда недолюбливала родственников отца, а отец всегда их стеснялся. Поэтому Никита Орлов почти не помнил ни своей бабушки, ни других отцовских родственников. А вчера отец позвонил и попросил приехать на похороны. Сам он тоже должен был вылететь из Мюнхена, но мог опоздать, поэтому просил Никиту не дожидаться его.
Поезд ускорил ход. К полудню подъехали к Пензе.
Никита так и не поговорил ни с кем из пассажиров. В Пензе он прогулялся по вокзальной площади, зачем-то заглянул в церковную лавку и после долго сидел в зале ожидания.
За окном вагона медленно проплывала красная кирпичная стена, затем мелькнули сдвоенные окна с черными косыми решетками — и все. Теперешними его попутчиками были ветеринар с сыном и девушка. Ветеринар говорил без умолку, и Никита беззлобно отдавался этому внятному поволжскому говору, от которого давно отвык.
— А в армию-то меня и не взяли, у меня две язвы потому что. Думаю, что я, нерусский, что ли, какой? Подал заявление — меня на комиссию: у вас две язвы, говорят. Какие язвы, кричу, помилуйте! Меня на обследование посылают. Ничего, спрашивают, не ели? Ничего, отвечаю, а сам, не будь дурак, с самого утра молока с медом опорол. Они: кислотность — семь, и как, говорят, так быть может? Была у вас язва? Была, говорю. И как же вы ее вылечили? А это уж, говорю, мое дело. И служил я в ракетных войсках.
Никита перестал его слушать, и очнулся только, когда заметил, что ветеринар смотрит на него в упор и о чем-то спрашивает.
Ветеринар был весь выгоревший, светлоусый, с льняными глазами. Длинная его спина с крупными, но несколько суховатыми мышцами будто шевелилась сама по себе, жилистые руки вздрагивали. Волосы были у него непослушные и лохматые. Сын все время причесывал ветеринара и ласкался к нему, а отец рассказывал в ответ неисчислимое множество поучительных историй.
— У, сынок, это еще я молодой-то был, когда этот шрам появился, а ты-то… Это вон видел, что тля на листочках оставляет? Вот, это ты такой еще был. Понял? — ветеринар захохотал и подмигнул Никите, будто сказал что-то чрезвычайно забавное и остроумное. Никита даже не улыбнулся в ответ, и ветеринар, не найдя в нем поддержки, продолжил свою историю: — Мальчик купался, я смотрю, а он уж далеко где-то барахтается, кричит, я выпимши, плохо соображаю, но смотрю: кабы не утонул — прыгнул и как головой в глину с разбегу — там, оказывается, и по колено нет — как мне во весь позвоночник вдарило — шеей не мог ворочать, сейчас уже могу, на берег выполз — нет, не дойду сегодня до дому. Так и спал на берегу, еще, правда, водки выпил, чтобы не больно было.
Немой татарин, сутулый, с толстым рябым лицом, раскладывал в ногах пассажиров пестрые газеты и детские книжки.
— Это что? Это вот по десять добро? — возмутился ветеринар. — Девушка спит, девушка тут ни при чем — ей, стало быть, под матрац и спрячем и сейчас посмотрим, как он занемует.
Татарин скоро возвратился, удивленно повел глазами и яростно замычал. Глаза его налились кровью. Мычал он долго, метался по вагону, потому как в точности не помнил, где оставил недостающую теперь пачку. Но скоро чутье привело его к ветеринару, он жалобно простонал, скривив свое рябое лицо, и на щеках его появились крупные слезы.
— Держи, скотина! — голубоглазый ветеринар весело захохотал и швырнул газеты татарину. Он повернулся к Никите, будто снова ища поддержки. Никита отвел взгляд и с жалостью посмотрел на плачущего татарина, который собирал газеты.
Ветеринар пнул ногой дверь, достал из пиджака сигареты и вышел вон.
В четыре ночи Никита сошел с поезда в Канишире, взял машину и через полтора часа был на месте. Чем дальше он ехал к северу, тем светлее становилась опушь леса. Кое-где по оврагам еще не сошел снег.
На дороге он тотчас заметил соседа бабушки с повязкой на глазу. Сосед вышел его встретить.
— Отец приехал? — спросил Никита, не зная, как начать разговор.