Я даже не заметила, в который раз читаю надпись на этом плакате, когда кто-то взял меня за плечо.
— Не можешь выбраться, детка?
Его пальцы пахли табаком и мазутом. Я даже не стала оглядываться, чтобы увидеть его восковую ухмылку и желтые буквы на шинели.
— Гитлер не станет посылать предупреждения!
Уткнувшись в землю взглядом, я сидела на скамье возле какого-то барака, все, что я могла понять — то, что тень очень короткая, значит, время около полудня.
«Не по-детски курнули, — эта единственная мысль крутилась у меня в голове. — Нет, не по-детски курнули, Гитлер не станет… Нет, Гитлер не станет… Что-о-о вы!»
Сухая земля, мелкие ромашки, как на всяком пустыре, полуденное солнце… Мне показалось, что я снова в Казахстане. И снова детство. Мальчишки гонялись друг за другом, взбивая голыми ногами песчаные буруны и звонко кричали. Один, в грязно-пурпурной майке, растянулся прямо передо мной.
Джуди нашла меня на этой скамье и сказала, что они меня обыскались, что пора обедать, а после обеда Эрик посадит нас в экскурсионный автобус, возвращающийся со школьниками в Лидс.
В длинном шестнадцатом бараке располагалась столовая для заключенных, офицерская чайная (с отдельными кабинетами, как в ресторане) и синема-бар, где можно было обедать и смотреть фильмы. На стене висела старая афиша «Шанхайского экспресса», так что нам не пришлось долго раздумывать над тем, что будем смотреть.
Я еще не совсем пришла в себя, поэтому, когда появился Эрик в одежде военнопленного и сказал: «Вот так, детка!», я только робко спросила:
— Это был ты, Эрик?
— Нет, что-о-о вы! — и ласково похлопал меня по плечам.
Взгляд его выражал уважительное сочувствие, не лишенное, впрочем, определенной доли иронии.
— Ну что, не по-детски проколбасило? — спросил он в моем воображении.
— Бывает и хуже, — ответила я ему молча.
Официантка растирала голени и подзывающе выламывалась у стойки. В баре был еще один посетитель — водитель экскурсионного автобуса. Этот пузанчик с отшлифованными ногтями сидел, уперев в подбородок газету, свернутую трубочкой, и ждал заказа. Одутловатые от пьянства щеки блестели в отсветах киноэкрана. Мы ели молча. Каждый заново переживал свои впечатления и медленно приходил в себя.
Пузанчик изредка косился в нашу сторону. Видимо, он скучал. Теперь он грел в ладонях коньяк. Наконец, он встал со своего насиженного места и подошел к нам. Эрик поощрительно улыбнулся, и пузанчик присел рядом. Он махнул официантке — та быстро перенесла его обед на наш столик. Мы продолжали молчать.
— Очевидно, мое появление нарушило ход важной беседы, — осклабился он. Теперь на его щеке крутилась тень от катушки кинопроектора.
Не придавая значения его иронии, Эрик и Джуди вяло перекидывались фразами, делая вид, что продолжают беседу. Я почувствовала, что меня накрывает третья волна, и старалась ничем себя не выдать. Конечно, теперь мне казалось, что я присутствую при разговоре трех восковых фигур. Рыжий шевиотовый костюм пузанчика лоснился так же, как его щеки, особенно когда он ерзал в каком-то нетерпении. Я почувствовала, что ерзанье его направленно не к одной из нас, а целиком посвящено нашему смазливому Эрику.
«И этот тоже», — подумала я.
Он откликнулся на импульс, продолжая и дальше озвучивать поток моих мыслей.
— Нет, против женщин я ничего не имею. Женщин я, можно сказать, люблю, до определенной степени, конечно. Женщина — существо демоническое! Ее можно загнать, как лису в поле… Или в норе… Или она тебя загоняет, — он засмеялся своей шутке. — Нет, у нас все четко и определенно…
Мне больше не хотелось слушать весь этот бред. Тем временем толстый за локоть отвел Эрика в сторону и что-то шептал. До меня доносились только увертки Эрика:
— Как мо-о-жно, вы, как истинный солдат вермахта, не должны…
Они здесь все сумасшедшие, эти восковые куклы. Просто восковые куклы! Просто колода карт! Надо сматываться из этого Эдема. В голове стучало. Меня отпускало окончательно.
День клонился к вечеру. Небо заволокло тучами, и школьники быстро попрыгали в автобус. Пошел дождь. Через минуту двухэтажный автобус с желтым треугольником на борту уже мчал нас под мелким противным дождем в сторону Лидса. Второй этаж был открытый, устроенный как платформа с невысоким бортиком. И мы были там только вдвоем. Нам было безразлично все. Как ватные манекены мы болтались, обнявшись, под мерзким дождем. И капли стучали по мокрым скамейкам. В Лидсе я ничего не помню. Вечером нас подбросили всего на несколько миль от города, до поворота, и мы остановились ночевать в В&В, а утром нас нашла полиция.