Мы втроем спустились по лестнице, вернувшись на то же место, откуда ушли несколько минут назад, и сели на пол за дверью, ведущей в магазин, прижав колени к подбородкам.
Если бы я сейчас применил к нам мой хорошо себя зарекомендовавший метод самопознания и самоанализа, то констатировал бы, что мы были похожи на три безжизненные куклы, забытые в углу после плохо сыгранного представления, когда кукловод поклялся никогда больше их не использовать; мы были похожи на трех утопленников, потонувших в глубоких мутных водах реки Вардар и вынесенных течением на левый берег, весь в грязи, мусоре и пластиковых бутылках; мы были похожи на трех детей из приюта для сирот, которым только что объявили, что государство отказалось от них, поэтому у них нет другого выбора, кроме как самим искать собственных родителей, но шансы отыскать их, по словам заведующей, у них минимальные, или, скорее, несуществующие; мы были похожи на форелей в тарелке некоего гурмана, который собирался их съесть, а они, хоть и жареные, все еще подавали признаки жизни. Одним словом, мы выглядели так, будто потерялись во вселенной. Но после проведения более детального анализа с этой птичьей перспективы я понял, что мне просто казалось, что мы выглядим одинаково. На самом деле я выглядел одновременно и самым испуганным, и самым потерянным из всех троих.
Когда я незадолго до этого отошел от окна и повернул назад, то увидел, как эти двое, Божо и Веда, держались за руки, обнимались, заключая друг друга в нежные объятья. Но тогда я интерпретировал это, что впоследствии окажется совершенно неверным умозаключением, как нормальную человеческую реакцию перед лицом опасности, как симптом страха, когда человек ищет в другом человеке утешения и поддержки, когда пробуждается чувство общей принадлежности к человечеству.
В общем, по правде говоря, сверху я выглядел так, как будто я был единственным, кого охватил страх. Имелись знаки и признаки, ясно указывающие на то, что в нашем трио я сам по себе, а эти двое слились в каком-то слаженном дуэте.
Не знаю, была ли эта мысль верной, но в любом случае я, как всегда, полагался на свою интуицию.
Далее я стал шептать Веде, развивая свою теорию доверия и недоверия, основанных на социальных и религиозных аспектах жизни общества:
— Веда, что это за странная привычка заходить в парфюмерный магазин, чтобы понюхать духи, а затем продолжать свой путь?
— Я вижу, Оливер, что ты мне не веришь и всячески хочешь доказать, что я такой же вор, как ты, и что причина, по которой я оказалась здесь, это выдумка…
Тут она открыла маленькую белую сумочку, которую все время носила, прижимая к груди, порылась внутри, при этом руки у нее дрожали, и звяканье металлических браслетов нарушало тишину, окутывавшую ее шепот, достала помаду и стала подкрашивать губы.
— …Я, Оливер, делаю это не всюду в городе, где мне придет в голову, а только здесь, в этом месте, потому что у меня есть на это законное право. А то, что дверь сломалась… это какой-то знак, только не знаю какой…
— Не понимаю, какое может быть у кого-то право на чужое.
— Вот в этом-то и проблема, что я не считаю этот магазин чужим, и если у тебя хватит терпения, я могу подробно рассказать, почему это так.
Я хотел сказать ей, что очень спешу и мне не до чужих побасенок, но потом вспомнил, что, в сущности, никуда не тороплюсь, к тому же очень люблю сказки, особенно если их рассказывают устно, а не читают по писаному.
— Конечно, почему бы и нет, — сказал я и сел на ступеньку рядом с Божо.
Накрасив губы, Веда достала длинные тонкие сигареты и маленькую зажигалку, закурила и выпустила длинную струю дыма в сторону меня и Божо, который тем временем с огромным интересом рассматривал пластиковое ведро, откуда высовывалась ручка швабры.
Я приготовился внимательно слушать, и Веда рассказала историю о своем праве нюхать духи в этом магазине.
У нее был то ли прадедушка, то ли, дедушка, капитан Салатлатук, он жил со своей женой Милицей и дослужился до высоких чинов, демонстрируя беззаветное мужество и никогда не обращая внимания на слухи о том, что он просто оказался в нужном месте в нужное время, а именно в той Югославии, которая была еще до бывшей Югославии[2], в промежутке между двумя мировыми войнами. Тогда у какого-то короля (может, у Александра или Петра[3], никто точно не помнит, да это и не важно) взбесились лошади, причем именно тогда, когда он катался по Вардарской Бановине, осматривая ее природные красоты. Злые языки говорили, что это просто легенда, но Веда утверждала, что это чистая правда. Ее дед Салатлатук, который был родом из Галичника, оказался как раз в том месте, где королевские лошади взбесились, чудесным образом их усмирил и до такой степени приручил, что они все время, вплоть до возвращения короля в Белград, вели себя как крольчата. Недоброжелатели не сдавались и говорили, что Салатлатук на самом деле сунул лошадям в пасть какую-то траву, которой у нас пользовались, чтобы беспокойные дети быстрее засыпали, только дал им дозу раз в десять сильнее. Но я-то знаю, я уверена, говорила Веда, что только умение Салатлатука, который в те времена был известен на прилепских базарах как укротитель необъезженных лошадей, помогло успокоить королевских коней. И вот король, как и полагается царственной особе, велел Салатлатука вознаградить. Поскольку ее дед был необыкновенно скромным человеком и отказывался от награды, король сам решил, как это сделать — подарил ему участок земли недалеко от центра тогдашнего Скопье плюс дал рабочих и строительные материалы, чтобы тот возвел дом такой, какой подобает капитану. Именно так все и было, говорила Веда. С тех пор Салатлатук был назначен капитаном королевской кавалерии, размещавшейся в конюшне за городом. И Салатлатук выстроил дом, прямо дворец, и именно там, где мы сейчас находимся, это то самое место, где мы заперты, — говорила Веда, отмахиваясь от сигаретного дыма. Тут перед Второй мировой войной были только луга, чистые ручьи, окраина города.
2
Имеется в виду Королевство Югославия, государство, существовавшее с 1929 по 1945 гг. «Бывшая Югославия» относится к СФРЮ, существовавшей с 1945 по 1992 г.
3
Александр I Карагеоргиевич, король Югославии с 1921 по 1934 гг., Петр I Карагеоргиевич — его отец.