Конечно, то, что теперь мы могли спрятаться за стендами, не сильно изменило наше положение в лучшую сторону, но все-таки хуже было бы провести еще один день взаперти в маленькой комнате с туалетом.
— Я хочу пить, — сказала Веда, добавив, что она еще и хочет есть.
Мы все почувствовали жажду и голод, и это было достаточной мотивацией, чтобы мы все трое в два или три прыжка оказались за ширмой с правой стороны от входной двери. Она была слишком узкой для троих, и я выскочил снова, проскочил перед дверью (к счастью, никого не было) и устроился за стендом слева.
Мы затаили дыхание. Ждали, будет ли какая-то реакция на наши движения. Ничего не произошло. Было так же тихо, как когда мы пришли.
Я стоял, как вкопанный, и пытался при дневном свете разглядеть, где же я нахожусь. Хотя в моем словарном запасе не так много слов, относящихся к сфере торговли предметами роскоши, я тут же на месте сочинил устное эссе о роскоши.
О роскоши
Я не разбираюсь в предметах роскоши. Можно даже сказать, что я ничего не знаю ни о какой роскоши, и это результат моего полного отсутствия интереса к этой сфере человеческой жизни, главным образом из-за того, что роскошь никогда не была мне доступна или, как говорится, не находилась под рукой. Но все-таки, похоже, главной причиной моего незнания роскоши было мое формальное воспитание, на которое я много раз в жизни с достоинством ссылался, когда хотел указать на свою отдаленность от всякой посредственности. Во время моего формального воспитания, полученного в процессе школьного обучения в семидесятые и восьмидесятые годы двадцатого века, знание предметов роскоши характеризовалось как склонность индивидуума к принятию буржуазной культурной модели, модели, которая была по сути декадентской и, в конечном счете, полностью недопустимой, если учесть тогдашний тезис, что нужно удовлетворять только базовые экзистенциальные потребности и ничего больше. Роскошь была категорией, которая, принимая во внимание тот факт, что не каждый может ею обладать, создает различия, огромный разрыв между социальными статусами людей или, другими словами, приводит к таким социальным противоречиям, которые неизбежно заканчиваются конфликтом.
Исходя из этого, меня всегда воспитывали в соответствии с лозунгом: роскошь порождает конфликты. Но возможно ли от них полностью избавиться? Учитывая, что конфликты существуют во всем мире, человек естественно делает вывод, что бесконфликтное существование невозможно. Она, роскошь, всегда существовала не только в элитарных кругах, но и в низших слоях населения. Разница состоит только в том, что элита изобретает роскошь, но, однажды попробовав ее, объявляет ее старомодной, отбрасывает или, вернее, отпускает ее в народ, чтобы тот ей радовался. Но и в этом случае народная роскошь — не настоящая элитарная, а всего лишь имитация элитарной роскоши. И народ радуется. Зная это, элита, производитель предметов роскоши, говорит себе: позволим широким народным массам имитировать роскошь элиты, и таким образом мы сможем контролировать их со всеми потрохами. Если это удается, то все в порядке, а если нет, то возникают конфликты.
По этим причинам я, как личность, которая не хочет, чтобы ее контролировала элита (иначе я давно стал бы политиком), не имею никакого представления о роскоши или о предметах роскоши, да и не хочу его иметь. Мне без проблем можно налить в бутылку из-под виски домашнего самогона, и я буду уверен, что пью виски. Ну и что. Мне совершенно все равно, важно, что есть, что выпить.
Таким образом, роскошь повышает уверенность в себе и делает людей счастливыми, даже если это не роскошь, а всего лишь имитация. Но что делать людям, которых не интересует роскошь? Ну, их интересы, вероятно, в основном сосредоточены на основных и повседневных жизненных потребностях, которые для них гораздо важнее роскоши. С этой точки зрения мы можем считать этих людей морально чистыми, честными, искренними и верить, что в конце концов именно их будет Царствие Небесное. Но есть и люди, которые практикуют поддельную роскошь с намерением поднять свой рейтинг в округе, по соседству, среди близких и дальних родственников. В философских сочинениях таких людей называют обывателями и мелкотравчатыми мещанами не потому, что они малы ростом, а потому, что их души настолько мелки, что они не могут осознать серьезность повседневной жизни.