Однажды меня пригласили принять участие в массовых протестах в Женеве и внести свой вклад в виде собственных устных сочинений, лозунгов и жизни, если это необходимо, для улучшения мирового порядка. Конечно, я не поехал. Не мог оплатить поездку, не говоря уже о проживании. Что это за безработные, которые в состоянии выложить три или четыре тысячи евро? И, конечно же, я вынужден бороться, оставаясь в тени. На днях я как раз подумывал обратиться в Страсбургский суд, но нужно собрать еще кое-какие доказательства.
— Ты, мой дорогой Оливер, и я думаю, что и господин Божо согласится с этим, совершенно чокнутый!
— Точно, соглашусь, — сказал Божо, — и я должен признать, что медленно, но верно начинаю тебя бояться, Оливер!
— Меня не волнует, что вы назвали меня сумасшедшим, не в первый раз, но я просто хочу указать на свое абсолютное миролюбие, которое позволяет вам вообще меня не бояться. Я не агрессивный тип, даже когда я напиваюсь, более того, я не знаю никаких боевых искусств.
— Ух, тогда нам немного полегчало. Но все-таки жаль твою несчастную жену!
20.
Любица
После того, как мне исполнилось тридцать, и Марта перестала со мной разговаривать, я не думал о Любице. А надо бы. Хотя бы раз, если не больше. Она растит моего, то есть нашего ребенка. И в определенный период моей жизни растила меня.
В данный момент, продлившийся, как мне кажется, столько, сколько длится такт в одиннадцать восьмых, перед моими глазами проносились картины моментов, проведенных вместе с Любицей. В отпуске. В обнимку. Любица и я в горах. Держась за руки. Мы с ней на вечеринке у наших общих друзей. Она с подругой печет торт. Руки и носы у них в муке. Я играю на электрогитаре в местном оркестре. Она меня обнимает, я делаю вид, что не смотрю на нее. Она делает вид, что не смотрит на меня, я ее обнимаю. Любица беременна. Я толстый. Мы оба на нашей свадьбе. Она обнимает своих подружек. Я смертельно пьяный с вывалившимся наружу языком, рядом со мной сломанная акустическая гитара. Мы оба на отдыхе. На Адриатическом море. У нее выпирает живот, растягивая трусы. У меня тоже. Мы в какой-то комнате танцуем танго под музыку Берлиоза, слышны отрывки Фантастической симфонии, в основном те, под которые можно танцевать вальс. Она снова худая. На заднем плане слышен детский крик. Я с друзьями. Друзья со мной. Мы все в турпоходе. Мы с Зораном пьем в местном кафе. Славе, Николчо, Аргир и Томче толкают меня в снег, а потом мы все вместе мочимся на свои тени. Любица плачет. Она с группой детей в детском саду. Смеется. Я плачу. Она смеется. Я лежу, она стоит. Я один в незнакомой комнате. Комната, а я посередине. Посередине комната, а в комнате я… и потом вдруг из ниоткуда Марта…
— Эй, ты где… — воскликнула Веда, щелкая пальцами у меня перед носом.
— Бутылку, — крикнул я, и в моем голосе они оба заметили отчаяние.
Сразу после этого слово бутылка стало символом нашего отчаяния и наших пороков.
Я очнулся, оторвавшись от своих мыслей.
— Я здесь, со мной все в порядке. На чем мы остановились?
— Мы остановились на твоей финансовой незащищенности, из-за которой, ик, — сказал Божо, — ты, видимо, и очутился в этом месте и оказался в передряге, в которой ты сейчас.
— Нет, все не так, — говорю я, — зря вы снова на что-то тут намекаете.
Еще один такт, на этот раз семь восьмых, возвращает меня к ситуации с Мартой и касается ее финансового превосходства. На этот раз я сказал следующее вслух. Больше для того, чтобы оправдаться, или сам не знаю зачем.
— О том, что я не настолько неуверен и нетверд в финансовом отношении, свидетельствует следующий пример. Одна моя знакомая, о которой, кстати, я иногда думаю как о чем-то большем, и которая время от времени помогает мне после того, как Любица собрала свои шмотки, то есть она собрала мои и выбросила меня на улицу…
— И правильно сделала… — громко сказали двое.
— Так вот, моя подруга Марта, уважающая мои взгляды, работает в иностранной компании, которая нашей стране обеспечивает новые инвестиции, а тем самым — финансовую стабильность и психологическую уверенность в себе. Правительство говорит, что это хорошо, а она говорит, что это даже лучше. У нее высокая зарплата, а мое положение ухудшается день ото дня. По мере роста акций компании растут и запросы Марты. Они растут, а мои возможности удовлетворять их уменьшаются. И это ограничивает ее амбиции, которые можно свободно назвать безграничными.
Но. Согласно моему собственному анализу, она — рядовая личность, управляющая своей посредственностью, попавшей в сети неолиберализма, которые день ото дня становятся все более и более наполненными посредственностями. Мой друг говорит, что Марта очень находчивый человек, а я говорю, что, если бы я был женщиной, я тоже был бы находчивым и даже сделал бы карьеру.