Таким образом, тут перед историком встает загадка того же рода, что и загадка, касающаяся поразительной верности иудейским представлениям о воскресении в сочетании с поразительным изменением этой веры. Мы должны как–то объяснить тот факт, что группа иудеев I века, питающая мессианские надежды и направившая их на Иисуса из Назарета, после его смерти утверждает, что он действительно Мессия, невзирая на сокрушительную очевидность обратного[1848]. Они даже не помышляют о возможности, после его очевидного провала, найти другого Мессию среди членов его семейной династии, хотя перед их глазами существует бесспорный кандидат на это звание.
Этот исторический вопрос станет еще острее, если посмотреть, что произошло с образом «Мессии» в раннем христианстве[1849]. Вопреки тому, что часто говорят ученые, он не был предан забвению, но и не был просто скопирован целиком с существовавших иудейских образцов. Он был в преобразованном, а местами и в заново переосмысленном виде приложен к Иисусу. Первые христиане, с одной стороны, сохранили основные черты иудейской мессианской веры. Они вновь находили ее библейские корни в Псалтыри, у пророков и в библейских повествованиях о царях; они развивали ее в направлении, указанном Библией (например, веру в то, что Мессия Израиля — истинный Владыка мира; см. ниже). С другой же стороны, они рано трансформировали четыре аспекта этих представлений. Эта вера потеряла свою этническую окраску: Мессия принадлежал не только евреям. Изменила свой характер «мессианская битва»: Мессия не ведет военную кампанию, но борется со злом. Восстановленный Храм — это не каменное здание в Иерусалиме, но община последователей Иисуса. Правда, мир и спасение, которые Мессия должен был принести в мир, осуществляются не как еврейская версия имперских мечтаний Рима, но как Божьи dikaiosune, еггепе и soteria, даруемые миру через обновление всего творения. Все это явствует из некоторых основных первохристианских текстов, таких как Послание к Римлянам и Первое Послание к Коринфянам, из Деяний Апостолов и Откровения Иоанна. С верой в грядущего Мессию произошло нечто похожее на то, что произошло с иудейской верой в грядущее воскресение. От нее не отказались, но ее и не приняли вновь целиком и полностью. Она обрела иной смысл, когда ее направили на Иисуса. Почему?
На этот вопрос, конечно, первые христиане в один голос отвечают: мы веруем, что Иисус был и остается Мессией, потому что он телесно воскрес из мертвых. Никакого другого объяснения нет. И историку придется на это ответить: да, эта вера должна была произвести именно такой результат. Если первые христиане верили, что Бог Израиля воскресил Иисуса из мертвых, они должны были верить, что он прославлен как Мессия, несмотря на его позорную смерть. Но этот довод попросту возвращает нас к самой вере. Как и почему первые христиане пришли к такой вере — уже другой вопрос, который нам предстоит исследовать в своем месте.
Но сначала нам нужно обратить внимание на другую примечательную вещь. Первые христиане говорили об Иисусе, что он есть kyrios, в том смысле, что он истинный Владыка всего мира, и в том смысле, что он каким–то образом тождественен с kyrios Септуагинты, — там, где переводчики употребляли это слово для обозначения самого ГОСПОДА.
1849
По этому пункту, который можно было значительно расширить, см. Wright,