Пёс снова указал на косого — деньги, мол, у него, а зайчишка, едва завидел дубину, затрясся от страха. Понял он, что попал в западню, вытащил из потайного кармана платочек, в который спрятал обе золотые монеты, и отдал их медведю. Топтыгин посмотрел на красивые, добротные сапожки пса, затем перевёл взгляд на босые лапки зайчика, подмигнул ему, проворчал что-то себе под нос, но деньги взял. А пёс вытер усы, разлёгся на лавке и захрапел как ни в чём не бывало.
Топтыгин, убедившись, что другие путники сегодня уже не придут, ушёл в другую комнату и тоже завалился спать. Один заяц никак не мог заснуть. Ведь он остался без копейки денег… А на дворе ветер завывал всё злее и дождь лил как из ведра.
Заплакал наш косой от обиды. Как же он так оплошал, как дал себя обмануть? Плачет он, вздыхает и всё думает о том, что зима на носу… Начнутся вьюги, снег все дороги заметёт. А он будет дрожать от холода, раздетый и разутый в лютые морозы.
Пёс знай себе похрапывает, так что даже зло разбирает, а бедный зайчишка мается, места себе не находит.
Так терзался он до самой полуночи, по-всякому прикидывая, как ему быть. Всё вспоминал, как он сам достал платочек, вытащил свои последние деньги и отдал трактирщику. А потом Топтыгин задумался на миг, посмотрел на сапожки пса, перевёл взгляд на босые лапки зайца и будто хотел ему что-то сказать. Но что именно? Тут его осенило. Он вытер слёзы, взял сапожки пса, которые стояли у печи, куда тот поставил их, чтобы они просохли. Недолго думая, натянул их, тихонько прокрался к выходу и пустился наутёк.
«Коль скоро я за них заплатил, то они мои. Цена им два золотых, а как раз на мои две золотые монеты пировал пёс», — подумал заяц, убегая всё дальше в лес.
Пёс проснулся на рассвете, встал, захотел обуться, но не тут-то было: сапог и след простыл. А Топтыгин только смеётся да плечами пожимает. Он сразу смекнул, в чём дело. Кинулся пёс разыскивать зайца, а так как следы его были хорошо видны в грязи, то он сразу пустился в погоню. Сперва ему пришлось туго, слишком он был тогда толстым и неповоротливым, но чем дальше он бежал, тем больше худел.
Вскоре увидел он косого на вершине холма и помчался ещё быстрее, но и заяц прибавил ходу.
Так бежали они лесами и пашнями, долинами и холмами до самого окоёма. Пёс с трудом переводил дыхание, но становился всё тоньше и легче на ногу. Заяц, в свою очередь, тоже нёсся всё стремительнее.
Прошла осень, за ней зима, настала весна, наконец, лето, а они всё бежали и бежали.
Рассказывают, что нашего зайку в сапогах псу так и не удалось изловить. Однако с тех самых пор, как только собака заметит где-нибудь косого, она сразу же бросается по его следам, чтобы догнать и разуть.
Михай Стоян
РАЗГОВОР КРАСОК
Часто во время дождя ты стоишь у окна, смотришь, прислушиваешься, и тебе начинает казаться, что у всех вещей есть голос, что все они разговаривают. Разговаривают и твои цветные карандаши, правда?
Слышишь, говорит белый:
— Я молоко, я сахар, я снег!
Жёлтый тоже не молчит:
— Я пух утёнка, я пшеница, я солнце!
И оранжевый не отстаёт:
— Я морковь, я апельсин, я утренняя заря! Вслед за ними откликается красный:
— Я мак, я огонь, я знамя!
А зелёный восклицает:
— Я почка, я листок, я трава!
В разговор вступает синий:
— Я чернила, я небо, я море!
И фиолетовый тихо шепчет:
— Я слива, я сирень в цвету, я осенние сумерки! Но дождь смолкает. И вместе с ним смолкают цветные карандаши. Над горизонтом встаёт радуга. То тут, то там ещё падают одинокие дождевые капли. И вместе с ними цветные карандаши роняют слово-другое.
— Глядите! — говорит белый. — Радуга — это я.
— И я! — улыбается жёлтый.
— И я! — добавляет оранжевый.
— И я! — ликует красный.
— И я! — восклицает зелёный.
— И я! — настаивает синий.
— И я! — смеётся фиолетовый.
И все рады: в радуге над горизонтом — и сахар, и пшеница, и апельсины, и знамёна, и трава, и море, и сирень. В ней всё. Значит, будет хорошая погода.
Марчел Бреслашу
ТОЛСТЯК ВЫБИРАЕТ ПРОФЕССИЮ
Дверь тихонько
Приоткроем
И на цыпочках
Войдём
В нашу сказку,
Словно в дом.
Ты ещё
С моим героем
Не знаком?
Ну конечно,
Он в постели,
И, конечно,
Он сердит:
Как войти
К нему посмели
В час, когда
Он сладко спит?
Вот он — белый
Да румяный,
Как малина