— Шевелись, Думан, шевелись…
Волы, однако, идут всё так же размеренно, как всегда, не быстрее и не медленнее. Они давно привыкли к нетерпеливым, сердитым окрикам хозяина и потому шагают всё так же спокойно и равномерно, как мудрецы. В их кротких глазах отражается чёрный лик земли, взрыхлённый плугом.
Солнце палит немилосердно, жара становится невыносимой. Думан чувствует дрожь в ногах, в особенности в передней левой, в копыто которой недавно впился гвоздь. Хочется пить. Но суровый голос крестьянина не даёт им остановиться — всё подгоняет и подгоняет. Вол знает, что сейчас последует. И действительно, вскоре палка с размаху опускается ему на спину, оставляя след на взмокшей коже. А хозяин кричит в сердцах:
— Шевелись, бездельник, чтоб тебя волки сожрали!
Заблудившаяся пчела досаждает пахарю, и он яростно отмахивается от неё рукой. Один скворец оторвался от стаи и опустился на спину Жояна, который снисходительно носит его на себе, как доброго друга. Перед волами с важной медлительностью вышагивает аист. Он рассматривает землю то одним, то другим глазом и изредка вонзает в неё острый клюв.
— Но! Нооо!.. Стой!..
Солнце взобралось на самую вершину небосвода и палит ещё яростнее. Земля раскалилась, словно её полили крутым кипятком.
Волы тяжело дышат. Хотя ярмо уже снято, они всё ещё чувствуют ожог железного ошейника. Хозяин бросает им охапку кукурузных стеблей, но они слишком устали и, словно нехотя, пощипывают лист-другой. Крохотный мальчишка принёс отцу поесть: немного мамалыги и несколько луковиц. Но тому не до еды, ему нужен отдых и только отдых. Он валится на землю, комкает мешок и подсовывает себе под голову.
Волам тоже неохота есть. Малыш подтаскивает к ним горшок с водой, но до того узкий, что они еле втискивают внутрь морды. Потом оба обессиленно замирают на солнцепёке. В поле они остались одни-одинёшеньки. Скворцы и аист куда-то улетели.
Пахарь спит неподалёку от Думана. Солнечные лучи беспощадно обжигают его залитое потом лицо. Думан смотрит то на хозяина, то на свою тень, которая мягко, как туман, стелется по земле.
Внезапно, словно догадавшись о чём-то, он тяжёлым шагом подходит вплотную к хозяину и становится так, чтобы прикрыть усталого человека своей тенью, как прохладным пологом. Затем он закрывает глаза и снова неподвижно застывает под палящими лучами солнца, слегка согнув правую ногу, готовый снова потащить плуг.
Николае Веля
ЗЕЛЁНЫЕ ОЧКИ
Родители понятия не имели о том, во что играли в те дни их голодные дети…
Это было сразу же после войны, во время страшной засухи 1946 года. Земля ссохлась, растрескалась, покрылась глубокими чёрными морщинами. А на ослепительно прекрасном голубом небе сияло безжалостное, ко всему равнодушное палящее солнце. Под его лучами трава полегла, словно пытаясь найти убежище от зноя в собственной тени. Пожухлые листья опали, и деревья стояли обнажённые и убогие, как будто их нарисовали чёрным карандашом на белой бумаге.
Люди молчали и терпели. Сидя за столом, они вспоминали о том, что пришлось пережить в недавней войне, о том, что тогда с едой было ещё хуже — её просто не было. Матери учили детей есть аккуратно и бережливо, отщипывая крохи от ржаного, пополам с отрубями, хлеба или кладя в рот по капельке крутую пшённую кашу. Как никогда ранее, множились и разносились самые чудовищные слухи о голоде и лишениях, о том, что в некоторых деревнях уже едят кору, листья и даже бумагу.
Но детей мало интересовали все эти слухи, они были заняты новой увлекательной игрой.
К Гогу, сыну Фабрики (у отца мальчика было совсем другое имя, но его прозвали так, потому что он, один-единствениый во всей деревне, имел самогонный аппарат и маслобойку), приехал старший брат, который служил приказчиком в соседнем городе Питешти. Приехал он домой разодетый в городское платье, с зелёными очками на носу. Потом он вернулся обратно в город, а очки забыл в отцовском доме. Это заметил только Гогу. Как только брат уехал, он украдкой схватил очки и убежал с ними на огород, а затем в поле. Там он надел их и оцепенел от изумления. Всё вокруг выглядело странно и непривычно.
Каждому, кто надевал зелёные очки, казалось, что он перенёсся в совершенно другой мир. Повсюду воцарялась вдруг такая тишина, что слышно было, как стучит собственное сердце. И на солнце можно было смотреть сколько угодно, не щурясь, как на самый обыкновенный клубок красных ниток. Мало того, над всей землёй будто нависала огромная чёрная туча, готовая вот-вот пролиться свежим ливнем. И одолевало желание мчаться вперёд, чувствуя, как воздух врывается под рубашку и обдувает прохладой. Всё вокруг становилось зелёным: и кукуруза, и фасоль, и картофель, и даже сливовые деревья — словом, всё, что совсем недавно было засохшим и белёсым, будто присыпанным мукой. В тот первый день Гогу долго бегал сломя голову, стараясь всё разглядеть и даже пощупать руками. Он носился как оглашенный по полям, пока не добрался до выгона. С тех пор он приходил сюда ежедневно.