Надо было набраться смелости. Так или иначе, но он вернулся к тому, от чего бежал сегодня утром. Он устал, пора было кончать, у него не хватало больше сил играть в эти игры. Одного он хотел теперь — и з б а в л е н и я.
Лихорадочное нетерпение вдруг овладело им. Он вытащил из кармана и разгладил листок с записанным номером телефона. Цифры были аккуратно выведены рукой Светланы. От умиления и чувства своей вины перед этой женщиной он едва не заплакал. Вообще он что-то стал легок на слезы в последнее время. Нервы.
Он вошел в будку и принялся набирать номер. Как утопающий он хватался за эту соломинку, за эту последнюю надежду на возможность чуда. Он плохо представлял себе, что станет делать, если телефон не ответит. Пальцы его не слушались, диск несколько раз срывался. Наконец, раздались гудки, мужской голос сказал:
— Слушаю.
Еще не поздно было повесить трубку. Ломтев сглотнул и произнес, запинаясь:
— Это квартира Устинова Евгения Андреевича? — Никогда не имел он привычки спрашивать так — как спрашивают обычно в провинции, в малых городках, а тут вдруг вырвался у него этот дурацкий вопрос, словно и правда ощутил он себя робким провинциалом.
— Да. Устинов слушает.
Голос был суховатый, сдержанный. Несвязно, торопливо, сумбурно Ломтев объяснил, кто он и чего хочет.
— Это срочно? — спросили по ту сторону трубки.
— Да, — сказал Ломтев. — Да.
— А где вы находитесь? Где вы остановились?
— Я? — переспросил Ломтев. — Я — нигде. Я, собственно…
Только теперь он сообразил, как нелепо и странно должен выглядеть подобный звонок в столь поздний час совершенно незнакомому человеку. Раньше в пьяном, эгоистическом, болезненном самоупоении он как-то даже и не подумал об этом. В трубке некоторое время длилась пауза. Там, на другом конце провода, вероятно, колебались. Или подбирали вежливые слова для отказа. Ломтев ждал. Сердце его падало и возносилось вновь. Потом все тот же голос с той же суховатой сдержанностью сказал:
— Хорошо. Приезжайте.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЩЕТИНИН
В то самое утро, когда Ломтев в мрачном расположении духа ступил на ленинградский перрон, Игорь Сергеевич Щетинин, заместитель секретаря парткома по идеологической работе научно-производственного объединения «Светоч Октября», встречал болгарскую делегацию. И именно его жизнерадостные приветственные возгласы донеслись тогда до ушей Ломтева, отозвавшись в душе того глухим, завистливым раздражением.
Само собой разумеется, что Ломтев ничем не привлек внимания Игоря Сергеевича, остался незамеченным, а следовательно и не существующим для него. Щетинин в те минуты был полностью поглощен выпавшим на его долю ответственным поручением. Далеко не впервые конечно же выполнял он подобное задание, но всякий раз, готовясь встречать зарубежных гостей, Игорь Сергеевич проникался сознанием особой — г о с у д а р с т в е н н о й — ответственности. Он умел быть размашистым, умел демонстрировать широкую русскую натуру, прославленное русское гостеприимство: мог дружески, с грубоватой, истинно медвежьей — р у с с к о й — непосредственностью похлопывать гостя по плечу, умел со вкусом троекратно расцеловаться, имел в запасе несколько беспроигрышных баек о русской водке — одним словом, играл ту роль, которая нравилась и которую от него ждали. Но в то же время никогда, даже в часы самых шумных застолий, не забывал он п р о в о д и т ь п о л и т и ч е с к у ю л и н и ю. Тосты тостами, поцелуи поцелуями, а упускать из виду, что любой прием зарубежных гостей — это прежде всего акция п о л и т и ч е с к а я, никак нельзя. Такова была его главная заповедь. Никакие даже самые щедрые возлияния не могли заглушить в нем это чувство. Наоборот, чем больше была принятая доза спиртного, тем сильнее возрастало в его душе сознание политической значительности происходящего и его личной ответственности за международные контакты, тем энергичнее становилась его распорядительность за банкетным столом, тем весомее звучал его голос, тем зорче следил он за обслуживающим персоналом и тем чаще отдавал различные распоряжения и указания…
Всю свою сознательную жизнь Щетинин работал с л ю д ь м и. То есть совершенно очевидно, что любой трудящийся человек тоже исполняет свою работу не в безвоздушном пространстве. Однако Игорь Сергеевич вкладывал в эти слова совсем иное понятие. Р а б о т а т ь с л ю д ь м и — было его профессией. Был он и пионервожатым, и инструктором райкома комсомола, и секретарем комсомольского бюро в институте, и заведующим лекторской группой, и руководителем разного рода политических семинаров — каких только дел не поручали ему за тридцать с лишним лет его жизни! Он имел диплом инженера, но так уж сложились обстоятельства, что весь его инженерский стаж не насчитывал, пожалуй, и трех месяцев. Иногда он жалел об этом и не прочь был, особенно в застольных разговорах с бывшими однокашниками по институту, посетовать на свою судьбу, но что поделаешь: он всегда шел туда, где был нужен.