Сейчас, на перроне Московского вокзала, Игорь Сергеевич от души, п о - б р а т с к и, жал руки троим болгарам, которые в свою очередь сверкали ответными улыбками, и произносил те самые слова, которые надлежало произносить в подобных случаях. Возле него витал легкий запах спиртного, неразличимый, как надеялся Игорь Сергеевич, среди запахов табака и одеколона. Угадать его мог лишь тот, кто знал о вчерашнем времяпрепровождении Щетинина. Вчера артисты, среди которых были два заслуженных и один даже народный, давали шефский концерт в общежитии объединения, и, естественно, после концерта не обошлось без маленького сабантуйчика. Игорь Сергеевич лично позаботился о том, чтобы не посрамить рабочую марку, не ударить в грязь лицом перед артистами — что ни говори, публика это избалованная, привередливая, приученная к деликатесам, — и стол, накрытый в красном уголке общежития на десять персон, пожалуй, ничем не уступал тем, которые доводилось видеть Игорю Сергеевичу на приемах в чешском или польском консульстве. Артисты, во всяком случае, остались довольны необычайно и клятвенно — с прикладыванием руки к сердцу — заверяли Игоря Сергеевича, что готовы и впредь крепить творческое содружество мастеров культуры с рабочим классом. А Игорь Сергеевич, как всегда, не забывая держать политическую линию, растроганно говорил о том, что гости их даже представить себе не могут, насколько обогащают духовно рабочий класс подобные встречи… Сабантуй, ясное дело, кончился очень поздно, хмурый директорский шофер дядя Коля развозил их по домам уже во втором часу ночи. А в семь утра Игорь Сергеевич, как штык, был опять на ногах — деятельный, подтянутый, чуть даже преувеличенно бодрый: вот, мол, мы какие, кто посмеет сказать, что молодость наша уже позади?.. И тут вдруг за завтраком совсем некстати завела жена свою тягомотину:
— Слушай, Игорь, когда же это кончится?
— Что именно? — спросил он холодным — о ф и ц и а л ь н ы м — тоном.
— Ты прекрасно знаешь что. Банкеты, приемы, проводы, встречи, чествования, расставания… Сколько же можно!.. Я уже не помню, когда ты последний раз возвращался трезвым…
— Это моя работа. А пью я, к твоему сведению, не больше других.
— Ах, работа! Напиваться — это работа?!
— Лида, прошу тебя все же отвечать за свои слова. Не забывайся. — Он старался не сбиться со спокойной ноты. Он не хотел ссоры. Тем более с утра. Однако несправедливость ее была просто поразительна. — Я не напиваюсь — это во-первых. А во-вторых, это действительно моя работа. И не улыбайся язвительно. Вот посмотри: сегодня товарищеский ужин с болгарами — могу не пойти, как ты думаешь? Завтра мы чествуем Сергея Сергеевича, в субботу комсомольская свадьба — я, по-твоему, могу отказаться?..
— Ну, хорошо, не пойти ты не можешь. Но не пить-то — ты можешь?
Игорь Сергеевич усмехнулся и пожал плечами:
— Тебя послушать, так я уже настоящий пьяница.
— А ты думал — нет?!
— Ну, знаешь, Лидия, всему есть предел!
— Да, всему есть предел, ты прав! И моему терпению тоже. Вот попомни мое слово: я пойду, я разгоню всю эту вашу пьяную шарашку! Я всех ваших пьяниц выведу на чистую воду! Ишь ты, работа у него такая! Я найду у кого спросить, какая у тебя работа! Будь уверен! И не кривись, я серьезно тебе говорю: если это не кончится, пойду в Смольный, честное слово, пойду…
«И пойдет ведь дура такая, — подумал Щетинин. — Пойдет».
— Ты лучше причешись, — сказал он. — А то сидишь, патлы распустила. Причесаться с утра лень стало.
— С таким мужем не то что причесываться, умываться скоро забудешь! — Она говорила, кричала еще что-то, но Щетинин уже не слушал. Он озабоченно поглядывал на часы: пора, пора, вон и «Волга» уже разворачивается во дворе.
Только в машине он начал отходить от тяжкого ощущения ссоры, от несуразных Лидиных обвинений. За рулем сегодня был молодой парень — Сашок, в отличие от дяди Коли разбитной и бойкий на язык.
— Не забыл? — спросил его Игорь Сергеевич.
— Никак нет! — весело отвечал Сашок. — Все исполнено в точности, — и он мотнул головой в сторону плоского портфеля-дипломата, лежавшего на заднем сиденье. — Как было приказано. «Три звездочки».