Николай ТОМАН
ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ (сборник)
ПРЕСТУПЛЕНИЕ МАГИСТРА ТРАВИЦКОГО
1
Если бы Травицкий знал, что сестра покойного архиерея, ведавшего местной епархией, окажется такой упрямой старухой, он бы, пожалуй, отказался от встречи с ее внуком, кандидатом физико-математических наук Ярославом Куравлевым. Даже когда Травицкий сообщил ей, что он магистр богословия и преподает в местной духовной семинарии, это не смягчило ее.
— Пока вы не скажете, зачем вам мой внук, я не пущу вас к нему, — твердо стоит она на своем. — Он не совсем здоров. Врачи предписали ему полный покой, и я должна знать, о чем будет разговор.
— Это мне трудно объяснить…
У Травицкого уже не остается никаких сомнений — она не пустит его к внуку. Но тут появляется сам Куравлев.
— Вы так громко разговаривали, что я все слышал, — обращается он к Травицкому. — Раздевайтесь, пожалуйста.
— Но ведь тебе нельзя, Слава… — пытается протестовать бабушка.
— Нет, лучше уж я с ним поговорю, — перебивает ее Куравлев, — буду знать, зачем к нам пожаловал магистр богословия.
— Ну, как знаешь…
Травицкий снимает пальто и идет вслед за Куравлевым.
— Садитесь, — кивает Куравлев на кресло в углу одной из комнат просторного архиерейского дома, — и рассказывайте, что вас ко мне привело.
— Я читал вашу статью в «Журнале Московской патриархии». В ней говорилось о возможности экспериментального, так сказать, общения со всевышним…
— Да, но ведь я опубликовал ее почти год назад.
— Дело, видите ли, в том, что нашу семинарию посетил недавно подмосковный священник отец Никанор…
— Пожалуйста, покороче.
— Извините, но я и так лишь о самом главном… Из случайно услышанного мною разговора этого священника с его племянником-семинаристом я узнал, что похожий эксперимент замышляется еще какими-то физиками. Возможно ли это, однако?
— А какой эксперимент? — заметно оживляется Куравлев. — Физический или математический?
— Кажется, физический, ибо с помощью какой-то аппаратуры.
— А они не шарлатаны, эти физики?
— Отец Никанор уверяет, что они порядочные люди, искренне верящие в бога. Вот и хотелось бы знать ваше мнение, осуществимы ли их замыслы?
— Не знаю.
— Но ведь вы писали…
— Да, я писал, но о математическом эксперименте. Вернее, о математической модели всевышнего. Для людей, далеких от современной науки, наверное, это звучит кощунственно…
— Простите, пожалуйста, что я перебиваю вас, но я смыслю кое-что в современной науке. До духовной академии учился в университете. Слежу и теперь за развитием естественных наук.
— Боюсь, что вам все равно меня не понять.
— Почему же…
— Для вас ведь математика всего лишь наука о количестве, — почти с нескрываемой досадой перебивает его Куравлев. — А на самом деле ни одно значительное исследование современной математики просто невозможно выразить через понятие количества. Математика потому и покорила физику, что давно уже стала неколичественной и неметрической. С ее помощью я берусь доказать все, что угодно. В том числе и существование всевышнего…
— А без математики?…
— Едва ли… Одними логическими рассуждениями сделать это вообще немыслимо. Тут мы упремся в такие парадоксы, которые ничего от могущества всевышнего не оставят.
— Даже так?
— Ну вот возьмите хотя бы такое: может ли всевышний создать камень, который сам не сумеет поднять?
— Этот парадокс мне известен, — улыбается Травицкий. — К счастью, наши семинаристы не задают нам пока таких вопросов. А то что же получается: если всевышний не сможет создать такого камня, значит, он не всемогущ? А если создаст, по не сможет поднять, то тоже ведь не всесилен?
— А между прочим, этот парадокс лишь один из многих, связанных с математическим понятием бесконечности.
— Я имею некоторое представление и об этом, — не без самодовольства замечает Травицкий. — И такие понятия математической бесконечности, как деление нуля на нуль и бесконечности на бесконечность, не кажутся мне нелепыми. Ну, а вы не потеряли еще охоты поставить свой эксперимент?
— Надеюсь его поставить, — убежденно заявляет Куравлев.
Но в это время слышится строгий голос бабушки:
— Ярослав!
— Ну, я не буду вас больше беспокоить, — поспешно поднимается со своего кресла Травицкий. — Извините, ради бога…
Магистр богословия Стефан Травицкий действительно учился когда-то в университете и покинул его, усомнившись в возможности постичь абсолютную истину. А знакомство молодого Травицкого с богословами соблазнило его возможностью «богопознания». Вот он и оказался в духовной академии. Немалую роль в этом сыграл и дядя его, доктор богословия.
Познать бога оказалось, однако, еще труднее, чем проникнуть в тайны природы. О том свидетельствовали не только католические, но и православные богословы. Один из них признался даже: «Бог столько познается нами, сколько может кто увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью с малою в руках зажженною свечою».
Стефан Травинский и прежде не верил, тем более не верит теперь в того примитивного бога, о котором повествуют Библия и другие священные книги. Для него не существует ни иудейского Яхве-Иеговы, ни исламского Аллаха, ни христианской троицы. В этих вопросах он вполне разделяет точку зрения атеистов, считающих, что люди создали богов по образу своему и подобию.
В откровенных беседах со своим дядей, правоверным православным богословом, он признался, что верит лишь в высшую нематериальную силу, будто бы сотворившую мир, давшую ему определенное устройство и управляющую им. Но сам дядя не был уверен в искренности и этой его веры. В глубине души он считал своего племянника приспособленцем, специализирующемся на модернизации обветшалых религиозных догматов.
В богословских статьях, которые он теперь все чаще посылал в «Журнал Московской патриархии», Травицкий стал сначала осторожно, а затем все более уверенно высказывать свои идеи. Вдохновляли его на это эксперименты ватиканских коллег, смело осуществляющих «адджорнаменто» — осовременивание католической церкви.
Магистр Травицкий внимательно читал все, что сообщалось о ватиканских соборах и его сессиях. Ему особенно запомнилось выступление индийского епископа Соуза, заявившего, что церковь всегда опаздывала, когда речь шла о проблемах науки. В самом деле — сколько же можно плестись за наукой, за ее новыми открытиями, чтобы потом истолковывать их в религиозном духе. Не пора ли переходить в контратаку и самим открывать или хотя бы предсказывать новые явления природы? А еще бы лучше — поставить какой-нибудь эксперимент. Такой, например, как «общение со всевышним», предложенный Куравлевым.
Сообщение отца Никанора о каких-то физиках, уже поставивших или собирающихся ставить почти такой же эксперимент, тоже может пригодиться. Подобная идея могла возникнуть, скорее всего, у авантюристов, но весьма возможно, что они и не мошенники вовсе, а люди, свихнувшиеся на религиозной почве. В противном случае они обратились бы за помощью не к подмосковному священнику, а в синод или к самому патриарху.
Нужно бы найти поскорее этих людей и поговорить с ними. А потом, если только они окажутся достаточно вменяемыми и действительно сведущими в науках, связать их с Куравлевым и помочь всем необходимым для их эксперимента. И независимо от его исхода сообщить об этом не только в «Журнал Московской патриархии», но и в заграничную католическую прессу.
Магистр так вдохновлен этой идеей, что готов действовать немедленно. Надо бы сразу к главе епархии, но лучше сначала к ректору семинарии, к отцу Арсению, хотя его не так-то просто вдохновить на такое дело. Он типичный традиционалист, отвергающий не только аллегорическое толкование Библии, но и частичную ее модернизацию.