— А Травицкий примирился, значит, эксперимент Куравлева будет только математическим?
— Не знаю… Не очень уверен, что примирился. Все еще спорит с ним о чем-то.
Помолчав, Дионисий продолжает с тяжелым вздохом:
— Не нравится мне еще и то, что Травицкий всячески пытается отстранить меня от Куравлева. А ректор, кажется, не очень ему доверяет и хочет, чтобы я присматривал за ним… Ну, а теперь иди спать.
16
Настя редко выходит из дома по вечерам, но сегодня она весь день сидела над диссертацией и ей просто необходимо проветриться. Она уже четверть часа прогуливается по своей тихой, малолюдной улице, проходя мимо тускло освещенных окон дома Десницыных, с обидой думает:
«Неужели Андрей не видит, что гуляю одна?…»
Но тут кто-то подходит к ней сзади и осторожно берет ее руку. Настя не сомневается, что это может быть только Андрей.
— Не пугайтесь, пожалуйста, Анастасия Ивановна, это Травицкий, — слышит вдруг она голос магистра. — Очень хорошо, что я вас тут встретил — нужно поговорить с вами с глазу на глаз.
Он отпускает руку Насти и идет теперь рядом.
— Известно ли вам, Анастасия Ивановна, — продолжает магистр, — что Куравлев не совсем здоров и находится на учете у психиатра?
— Какое имеет значение, известно или не известно мне это? — настороженно спрашивает Настя. — А вот как вы-то можете полагаться на такого человека?
— Его болезнь не связана с утратой или понижением интеллекта, — поспешно отвечает магистр. — Не контролируются лишь его симпатии и антипатии. Антипатия его к профессору Кречетову, например, переросла в ненависть…
— К чему, однако, вы говорите мне все это? — снова спрашивает Настя.
— К тому, что вы ученица профессора Кречетова и Куравлеву это известно. Мало того — ему ведь кажется, что по заданию Кречетова вы настраиваете против него местных богословов. Мой совет вам в связи с этим: оставьте вы в покое Десницыных, особенно Андрея, не калечьте его духовной карьеры.
— А если я этого не сделаю? — с вызовом спрашивает Настя, резко повернувшись в его сторону.
— Для вас это плохо кончится! — уже с нескрываемой угрозой произносит магистр и исчезает в темноте.
Настя имела уже некоторое представление о Травицком, однако такой явной угрозы от него не ожидала. Но она еще не успевает осмыслить того, что произошло, как из дома Десницыных выходит Андрей и торопливо идет к ней навстречу.
— Что он говорил тебе? — возбужденно спрашивает он. — Я видел из окна, как он к тебе подошел и сказал что-то…
«Что ему ответить? — лихорадочно думает Настя. — Не стоит, пожалуй, тревожить… Может быть, Травицкий только припугнул меня, а у Андрея и без того могут быть неприятности из-за меня…»
— Ничего особенного, — стараясь придать своему голосу беспечный тон, произносит Настя.
— Он сказал тебе что-то неприятное?
«Лучше, пожалуй, рассказать ему все», — решает вдруг Настя.
— Надеюсь, ты не испугалась его угроз? — с тревогой спрашивает Андрей, выслушав ее рассказ.
— Нет, испугалась…
— А что он может тебе сделать? — спрашивает Андрей.
— Думаю, что ничего, — взяв наконец себя в руки, спокойно произносит Настя. — Припугнуть хотел, наверное, но я ведь не из пугливых. Сама не понимаю, чего вдруг оробела? — Посмеиваясь, добавляет: — Да и чего мне бояться, когда у меня такая защита, как ты с Дионисием Дорофеевичем! Ну, а теперь мне пора домой… Да, чуть не забыла… Я завтра в Москву собираюсь, так что несколько дней меня не будет.
Попрощавшись с Настей, Андрей возвращается домой. Раздевшись, заглядывает в комнату деда:
— Можно к вам?
— Заходи, заходи, — отзывается Дионисий. — Ты куда это уходил, ничего мне не сказав?
— Да так, пройтись немного… А вы о чем тут с Травицким беседовали?
— Интересовался он, куда мы машину Куравлева поместим.
— Куда же?
— В домик покойного Мирославского. С тех пор как скончался проректор, дом его пустует ведь.
— И все?
— Нет, не все. Травицкий сообщил мне кое-что о вычислительной машине Куравлева. Говорит, что ее и машиной-то нельзя называть.
— Почему?
— По той причине, что машина готова к выполнению своих функций сразу же после ее постройки, а устройства, перерабатывающие информацию, нуждаются в обучении. Такое обучение электронное устройство Куравлева будто бы уже прошло.
— Может, он считает, что оно способно мыслить?
— Почти не сомневается в этом. Современные электронно-вычислительные устройства способны ведь моделировать даже человеческие эмоции: грустить, улыбаться, испытывать страх, гнев, агрессию. За границей уже построили несколько машин, которые называются «личностями». «Личность Олдос», например, созданная Лоуэллином. Есть нечто подобное и у нас.
— И с этими «личностями» можно вести беседу?
— С «личностью Олдос», как я понимаю, едва ли. Она еще довольно примитивна. А с той, которую создал Куравлев, пожалуй. Травицкий сказал мне, что она у него называется «личность Всевышнего».
— И он надеется, что эта электронная «личность» ответит на его вопросы за всевышнего?
— Как будто бы. Но не словами, а цифрами, которые один только Куравлев и сможет истолковать.
— Или как захочет их истолковать?
— Уж это само собой. Во всяком случае, он убедил Травицкого, что ему удалось математически смоделировать идею всевышнего. Эта модель запрограммирована в его электронном устройстве эвристическим методом. Методом догадок, стало быть.
— Замысловато это для меня, — вздыхает Андрей. — А может, и вообще безумно? Вы бы сообщили главе епархии, что Куравлев не совсем здоров, что он наводится на учете у психиатра.
— Откуда тебе это известно?
— Сообщила только что Настя Боярская.
Дионисий отправляется к епархиальному архиерею. Сообщение Десницына его тревожит.
— Не знаю, право, как теперь и быть… Я ведь поведал синоду об этом эксперименте. Негоже было таить такое. Неужто прекращать теперь затеянное? Как там посмотрят на это? Обвинят, пожалуй, в несерьезности. А что касается современных ученых, то ведь у них чем безумнее идея, тем выше ей цена.
— Тут, однако, не то безумие, — невесело усмехается Дионисий.
— Не будем все же прерывать замышленного, ибо я не представляю себе, чем Куравлев может быть нам опасен. Вы, однако ж, присматривайте за ним.
17
Леонид Александрович уже не сомневается более, что это именно Куравлев хотел в него выстрелить. А раз так, то он может учинить расправу и еще над кем-нибудь. Над Настей, например, если она вздумает помешать его замыслам. Даже если ему такое лишь покажется.
И не только Настя — могут и другие пострадать от его безумной идеи. Кто знает, что затевает он там, за стенами духовной семинарии? Только ли математический эксперимент? Пока не известно ведь, почему взорвалась его вычислительная машина.
И он снова звонит Проклову:
— Вы уж извините, Юра, я опять по тому же вопросу. Вы сообщили мне, что Куравлев сконструировал какую-то вычислительную машину. Но он не специалист в области электроники, как же ему это удалось?
— Мы и сами удивляемся, Леонид Александрович.
— А нельзя узнать, не помогал ли ему кто-нибудь?…
Кречетов ждет ответного звонка весь день. А в начале седьмого Юрий приходит к нему сам.
— Все выполнено, Леонид Александрович. Оказывается, Куравлеву помогал конструировать электронно-вычислительное устройство сотрудник нашего института инженер-электроник Бурдянский.
— Я так и полагал, что без посторонней помощи ему не обойтись. Вы разговаривали с этим Бурдянским?
— Да, разговаривал.
— Ну, и что же вам Бурдянский рассказал?
— Говорит, что Куравлев предложил чертовски оригинальную идею и она буквально захватила Бурдянского. На основе эвристического программирования они создали нечто вроде «кибернетической личности».