— Замысел Виталия Сергеевича, конечно, очень смелый, — осторожно отвечает на ее вопрос электроник, тоже еще довольно молодой человек. — Боюсь даже, что слишком…
— Я отвечу вам на это вот какими словами, — самодовольно улыбается Пронский. — «Нужно иметь храбрость поверить в свои убеждения, иначе самое интересное, что могло прийти вам в голову, у вас из-под носа заберут другие, более отважные духом». Хоть это и не мои слова, но я их вполне разделяю.
Так как Пронский говорит довольно громко, к нему подходят инструментальщики, члены конструкторского бюро, окружая его и Татьяну тесным полукольцом. Анатолий Ямщиков иронически произносит:
— Еще бы вам не согласиться со словами основателя кибернетики Норберта Винера!
— А почему все здесь говорят только о кибернетике и электронике? — спрашивает Пронского Друян. — Вашу синтетическую овчарку, как я это себе представляю, можно создать лишь по законам такой молодой науки, как бионика.
— Какой молодой науки, Гурген! — восклицает Ямщиков. — Академик Капица сказал: «Бионику часто называют молодой наукой. Это неверно. Ведь еще господь бог занимался бионикой, создавая людей по образу и подобию своему».
— Я вижу, вы все тут большие эрудиты, — теперь уже не столь самоуверенно улыбается Пронский.
— Э, какие там эрудиты! — пренебрежительно машет рукой Гурген. — Просто почитываем кое-какую научную и техническую литературку.
— В «Творце и роботе» у Винера много остроумных мыслей, — замечает молчавший до сих пор Рудаков. — Он считает, что бог создал дьявола, чтобы было с кем вести увлекательную игру с риском проиграть — дьявол ведь, как известно, искусный мастер интриг. Отсюда Винер делает вывод, что человек, конструируя машины, с которыми он тоже ведет игру, соперничает с богом, становясь почти таким же творцом.
— Станем и мы с вами творцами, если нам удастся сотворить самообучающуюся, а вернее самоусовершенствующуюся собаку, — продолжает мысль Рудакова Пронский.
— Которая будет совершать свой поиск методом проб и ошибок? — спрашивает Гурген.
— Этот способ перебора возможных вариантов хоть и приводит в конце концов к правильному решению, — уточняет Пронский, — не очень, однако, эффективен. Поэтому мы будем вести перебор вариантов не постепенным приближением к верному решению, а скачками.
— Кажется, это называется эвристическим программированием? — замечает Ямщиков.
— Но не это сейчас главное, — вмешивается в их спор электроник. — Главное — это принципиальная возможность осуществить замысел Виталия Сергеевича…
— С этого мы и начали в прошлый раз наш разговор, — поворачивается к нему Пронский. — Я, помнится, привел вам слова автора книги «Проблема узнавания» Бонгарда, который сказал, что создание роботов, сколь угодно близко имитирующих поведение человека (а я добавлю от себя: тем более животного), не противоречит никаким известным в настоящее время законам природы. Так что никакой мистики и несбыточной фантастики в замысле моем нет.
Он бросает испытующий взгляд на Татьяну, но она, уже не слушая его, направляется к выходу. До ее слуха доносятся лишь слова Ямщикова, обращенные к Маврину:
— Что-то ты, Вадим, понурый какой-то сегодня? Не блеснул, как всегда, остроумием, ни единого слова даже не вымолвил…
Да, Маврин сегодня действительно озабочен чем-то. Это заметила и Татьяна. Чего бы это? С тех пор как он женился на Варе Кречетовой, с лица его редко сходила блаженная улыбка. А поженились они сравнительно недавно, как только получили квартиру.
Выйдя с завода, Татьяна останавливается возле кафе, построенного заводскими комсомольцами по собственному проекту и названного очень просто — «Наше кафе». Обслуживается оно тоже комсомольцами на общественных началах. А так как помещение его очень маленькое, всего на пятьдесят человек, то пользуются им различные цеха завода по очереди, и главным образом по пятницам, соревнуясь друг с другом в придумывании оригинальных программ. На одной из таких «пятниц» Татьяна уже побывала.
Пригласили ее комсомольцы инструментального цеха. Кафе хоть и считалось комсомольским, гостями его были и пожилые рабочие. Однако право быть приглашенным требовалось заслужить. К заслугам же относились не только выполнение производственной нормы, но и «праведный образ жизни», как в шутку говорили заводские комсомольцы. И уж конечно, в «Наше кафе» не проникал ни один любитель выпить. Кстати, спиртных напитков в нем вообще не было, лишь чай и кофе разнообразнейших сортов и способов приготовления.
На первом таком вечере все пили чай и кофе под органную музыку Баха, записанную на магнитофонной ленте Олегом Рудаковым с его краткими пояснениями. И хотя они не всегда соответствовали замыслам Баха или той трактовке его замыслов, какую давали им знатоки органной музыки, зато были по-своему интересны и оригинальны.
Заглянув в широкие окна «Нашего кафе», Татьяна замечает там Варю Кречетову. Она, правда, теперь уже Маврина, но все по-прежнему называют ее Кречетовой.
— Здравствуйте, Татьяна Петровна! — увидев Грунину, радостно кричит в открытое окно Варя. — Заходите, пожалуйста!
Торопливо распахнув стеклянную дверь, она выбегает на улицу и берет Грунину под руку.
— Вы очень-очень мне нужны, Татьяна Петровна! Давайте присядем вот тут в уголке, чтобы нам не мешали.
— Похоже, что у вас что-то интересное затевается? — спрашивает Варю Грунина. — Вон и Валя Куницына, и еще девушки из инструментального.
— Готовим вечер. Нам в этом кандидат философских наук Боярская помогает. Помните, я вам о ней рассказывала? Это та самая, которая помогла Андрею Десницыну от бога отречься. Вечер назначен на пятницу. Хорошо бы, если бы и вы чего-нибудь подсказали. Но об этом потом. Вы моего Вадима сегодня не видели? Каким он вам показался?
— Случилось разве что-нибудь? Почему вы так встревожены?
— Ох, боюсь я, что может что-нибудь случиться! — грустно вздыхает Варя. — Видно, тот жуткий мир, из которого он вырвался, снова его… Нет, нет, пока ничего! Но со вчерашнего вечера он уже не совсем тот…
— Да не волнуйтесь вы так, Варя. Расскажите-ка все, как говорится, по порядку.
— Никакого тут порядка — все перемешалось! Но, в общем-то, началось, видимо, с того, что Вадим отказался пойти в гости к Грачеву. И тогда тот ему сказал: «Это не я, это Туз велел тебя пригласить». А вы ведь сами, наверное, знаете, кто такой этот Туз.
— И Вадим сам вам все это рассказал? — уточняет Татьяна. — Я имею в виду разговор его с Грачевым.
— Ну да, как же! Силком я это из него вытянула. Слово, однако, пришлось дать, что в милицию об этом не заявлю.
— Но ведь я тоже из милиции…
— Вы для меня не милиция, вы мой друг. И не сомневаюсь, что подскажете, как нам быть. Похоже, что этот Туз не оставит теперь Вадима в покое. Зачем-то он ему понадобился…
— А почему Вадим не решился мне сам об этом рассказать?
— Считает, что такого опытного бандита вам не просто будет поймать. Если же Туз дознается, что Вадим вам о нем рассказал, то тогда… Не думайте, однако, что это он за себя так испугался. Опасается, как бы Туз или дружки его чего-нибудь мне не сделали…
— А чем Вадим объяснил Грачеву свой отказ пойти к нему в гости?
— Тем, что не пустила.
— Не думаю, чтобы это объяснение удовлетворило Туза, — задумчиво покачивает головой Татьяна. — Что же Вадим собирается делать дальше?
— Не знаю… Наверно, и сам еще не решил. Но я его одного теперь ни на минуту не оставляю. Из конструкторского бюро он зайдет за мной сюда. Домой мы поедем вместе.
— Ого, какая вы храбрая! — улыбается Татьяна.
— Уж во всяком случае, в обиду его никому не дам! — решительно вскидывает голову Варя. — Мы ведь сегодня должны были пойти в гости к дяде. Он пригласил нас к себе еще на прошлой неделе. Вадим был так счастлив, с таким нетерпением ждал этого дня… И вот вдруг объявил мне утром: «Знаешь, Варюша, лучше нам не ходить к нему пока». — «Да ты что!» — изумилась я. «Не могу, говорит, честно смотреть ему в глаза. Опять у меня такое состояние, как тогда, когда должен был проникнуть к Леониду Александровичу по поручению Корнелия. Был я, правда, в то время простой пешкой в его руках, но и теперь меня не покидает предчувствие, что снова придется выведывать что-то в доме твоего дяди». И вы знаете, может быть, он и прав… В общем, я не стала настаивать, дядя сразу бы заметил его испуганные глаза… Вся надежда теперь только на вас, Татьяна Петровна.