— О, пожалуйста! — охотно соглашается инженер.
Грунина приезжает к нему через полчаса.
— Я не то чтобы закоренелый холостяк, — улыбаясь, говорит Хмелев, приглашая Татьяну в свою однокомнатную квартиру, — но в этом деликатном деле, женитьба имеется в виду, мне упорно не везет. Это я к тому, чтобы вы не осудили меня за отсутствие домашнего уюта…
— У меня по этому вопросу нет к вам никаких претензий, — улыбается и Татьяна. — А теперь я бы хотела…
— Понимаю вас! — торопливо перебивает ее Хмелев. — Присаживайтесь, пожалуйста. Я расскажу вам все, что видел и слышал…
— Видели, значит, тоже? — настораживается Татьяна.
— Да как вам сказать?… Темно было так, что, пожалуй, только слышал. Но какую-то тень можно было все-таки различить. Показалось мне, что это был среднего роста, очень плотный мужчина. Он возился некоторое время над чем-то, лежащим на земле, видимо над убитым им человеком. Потом выругался очень нехорошо и торопливо ушел в сторону автобусной остановки.
— Почему же вы не сообщили этого участковому инспектору? — спрашивает Грунина.
— Он предупредил меня, чтобы я говорил лишь то, в чем был совершенно уверен, и не вводил органы милиции в заблуждение смутными догадками. «Нам нужны только факты», — заявил он мне очень грозно. Ну, я и решил, что сообщу в таком случае только то, что мне действительно известно совершенно точно. А вам вот решил добавить еще и то, что, может быть, лишь показалось.
Задав Хмелеву еще несколько вопросов и оформив его показания протоколом, Татьяна возвращается в свой отдел. Доложив подполковнику Лазареву, что ей удалось сделать сегодня, она уже из своего кабинета звонит старшему лейтенанту Крамову:
— Есть что-нибудь новое, Аскольд Ильич?
— Ничего существенного, Татьяна Петровна, если не считать заявления старушки, сообщившей нам, что под ее окном два каких-то типа сквернословили в полночь. Она живет на первом этаже и потому очень боялась, как бы они не разбили ей окна. Со страха даже не глянула ни разу, кто же это там ругался.
— Но хоть несколько слов расслышала же она?
— Расслышала, говорит, многие их слова, однако почти все они нецензурные! Вот разве только то, что сказал чей-то очень злой, властный голос: «Разве тебе это было велено делать, подонок?» После чего обозванный подонком страшно зарычал и, видать, куснул обидчика, да так, что тот аж вскрикнул от боли и пригрозил: «Ну, погоди, зараза! Я тебе покажу, как кусаться! Век будешь помнить, как своевольничать!» Это все доподлинные слова той старушки, — поясняет Крамов.
— А предсмертного вопля Бричкина (я все-таки думаю, что это был Бричкин) она не расслышала разве? — спрашивает Грунина.
— «Взвыл, говорит, потом кто-то диким зверем, и все утихло, если, конечно, не считать, что нехорошо ругнулся все тот же властный голос напоследок». Ну, а у вас каковы успехи, Татьяна Петровна? Можем мы сделать какие-нибудь выводы?
— Из всего того, что нам уже известно, все очевиднее становится, что с Бричкиным расправился Каюров.
Вспомнив обещание, данное вчера Варе Мавриной и Вале Куницыной, Татьяна приезжает в заводское молодежное кафе.
— Вот хорошо-то, что вы сдержали слово! — радостно восклицает Варя, бросаясь ей навстречу. — Я, правда, и не сомневалась, что вы придете.
— А вы, значит, твердо решили, что с макси-юбками нужно бороться? — спрашивает Татьяна Варю и Валю, усаживаясь за столик, к которому еще одна знакомая ей девушка приносит кофе.
— Железно! — смеется Куницына. — Ребята ведь устраивали уже дискуссию о мужских модах. Пригласили всех наших «волосатиков», тех, кто поинтеллигентней, и выложили им свою точку зрения об их гривах, бакенбардах и бородах. Ты помнишь тот вечер, Варя?
— О, это было просто побоищем «гривастиков»! — смеется Варя. — Олег Рудаков здорово их разделал. «Куда, говорит, вы идете? Неужели ничего нового не можете придумать, кроме слепого копирования…» Я уже не помню сейчас, к какому веку отнес он нынешнюю мужскую моду.
— К девятнадцатому, — подсказывает Куницына и продолжает рассказ о той «пятнице»: — Хоть и тогда, говорит, непонятно было, как возникла мода на бакенбарды, бороды и длинные волосы, но они не мешали их повседневным делам. А сейчас бешеный темп, культ спорта и туризма, все под девизом: «Давай-давай!» Взмокаешь ведь и на работе, и на спортивной площадке. Да и на танцплощадках тоже не менуэты нынче в моде, а разные ча-ча-ча, в темпе пляски святого Витта. В общем, все время в поту. Чистоплотному человеку такую гриву нужно бы мыть по три-четыре раза в день. Как еще девушки вас терпят?… Ну да ладно, говорит, не будем корить наших девушек, тем более что их следует даже похвалить. Женские моды хоть и чересчур уж инфантильны для нашего интеллектуального века, где-то даже за пределами здравого смысла, но зато это действительно ново. Мини-юбок еще не было ни в одну эпоху, и, если хотите, они ближе к духу нашего времени, к стремительному темпу современной жизни. Вот примерно какую речь произнес тогда Олег, — заключает Валентина свой рассказ о выступлении Рудакова.
— Ну, а каков практический результат этой дискуссии? — интересуется Татьяна.
— Я же сказала, что приглашены были не ваньки из подъездов или безмозглые шалопаи, а ребята неглупые, просто бездумно поддавшиеся подражанию бородатости Эрнеста Хемингуэя, кубинского периода его жизни, бакенбардизму бондарчуковской киноэпопеи «Война и мир», а может быть, даже и пещерному облику западноевропейских хиппи. Многие из них на другой день пришли на завод бритыми.
— Ну, а девушек и женщин как же вы теперь будете вразумлять?
— Рудаков прав, — отвечает на вопрос Груниной Валентина. — Мини-юбки в какой-то мере в духе времени, но тоже ведь не находка. А макси мы раскритикуем с помощью старых журналов…
— Раскритиковать-то, конечно, проще, чем предложить что-нибудь новое, — грустно вздыхает Варя Маврина.
— А мы покажем и новое. Пригласим модельеров, продемонстрируем и свои модели.
— Только дамские?
— Будут и мужские. Толя Ямщиков предложил, например, «распашонку» для молодых физиков…
— Кандидатов физико-математических наук, — смеясь, добавляет Варя.
— На общем темном фоне такой «распашонки» будут искриться яркие звездочки распада атомных ядер, пунктирные и штриховые, прямые и зигзагообразные треки — следы ядерных частиц. По-моему, все это очень красиво, а главное — на самом высоком уровне нашего времени.
— Любопытную безрукавку предложил и Вадим, — напоминает Куницыной Варя.
— Да, оригинальную, но вряд ли кто-нибудь решится носить ее. Вадим Маврин, правда, рекомендует свою безрукавку криминалистам, так как она будет покрыта дактилоскопическими оттисками…
— Отпечатками папиллярных узоров пальцев, — улыбаясь, уточняет Грунина. — Но это, как я понимаю, «в порядке юмора», конечно.
— Вадим Маврин вообще у нас шутник, — смеется Куницына.
— Почему же шутник? — обиженно переспрашивает Варя. — Просто у него хорошо развито чувство юмора, вот он и…
— А с этим никто и не спорит, — поспешно соглашается с нею Куницына. — Но такую безрукавку предложил он, конечно же, в шутку. А в основном у нас будут модели строгой современной дамской одежды. Вы обязательно приходите, Татьяна Петровна, будет, наверное, интересно.
— Непременно приду! — обещает Грунина.
— Вы себе представить не можете, Татьяна Петровна, как мне тут интересно, — провожая ее к выходу, торопливо говорит Варя. — Вы знаете, я ведь в техническом отделе нашего завода работаю. У меня там много знакомых, но тут, с этими заводскими девчатами, честное слово, мне гораздо интереснее. И не только мне, многие наши молодые инженеры с удовольствием проводят время в их кафе. Да это и не кафе вовсе, а настоящий молодежный клуб, в котором мы и гости и хозяева.
17
Прежде чем позвонить Груниной, Олег Рудаков долго ходит возле уличной телефонной будки, не решаясь набрать номер домашнего телефона Татьяны. Повод вроде веский, но ведь поздно уже, она устала за день и, наверное, отдыхает от своих нелегких служебных дел. Да и вообще зря, может быть, поднимает он тревогу. Что там, в конце концов, может случиться с Анатолием?