Доктор Макдафф вспомнил кошелек старой леди.
— Конечно, — сразу же согласился он. — Я сделаю все, что в моих силах, разумеется, не нарушая профессиональной этики. Но я не могу вот так сразу вспомнить, какая именно болезнь вызывает такую отвратительную форму безумия. Я обдумаю этот вопрос, и если вы захотите снова заглянуть ко мне, изложу более взвешенное мнение.
— Большое вам спасибо. — Питт поднялся и направился к двери, но перед тем, как ее отворить, оглянулся: — Между прочим, существует весьма неприятное предположение, что лорда Огастеса могли убить, и кто-то, зная об этом, выкапывает тело, чтобы привлечь внимание к этому факту и вынудить нас провести расследование. Я полагаю, смерть была вполне естественной и не явилась неожиданностью?
Лицо Макдаффа помрачнело.
— Ну конечно, она была естественной! Вы думаете, я бы подписал свидетельство, если бы это было не так?
— И не явилась неожиданностью? — настаивал Питт. — Он болел в течение какого-то времени?
— С неделю или около того. Но тут нет ничего необычного, когда человеку шестьдесят. У его матери слабое сердце.
— Но она все еще жива, — заметил Питт. — А ей, кажется, за восемьдесят.
— Это не имеет никакого отношения к делу! — отрезал Макдафф, и его рука, лежавшая на письменном столе, сжалась в кулак. — Смерть лорда Фицрой-Хэммонда была совершенно естественной, и в ней не было ничего необычного для человека его лет, при таком состоянии здоровья.
— Вы делали вскрытие? — Питт совершенно точно знал, что вскрытия не было.
Макдафф пришел в ярость при одной мысли об этом.
— Не делал! — Его лицо покрылось красными пятнами. — Вы слишком долго занимались своим ремеслом в глухих переулках, инспектор. Не забывайте, что мои клиенты ничуть не похожи на ваших! Тут не было никакого убийства и никакого преступления, за исключением осквернения могилы. Вне всякого сомнения, это совершил кто-то из вашего мира, а не из моего! До свидания, сэр!
— Тогда придется сделать вскрытие теперь, — спокойно произнес Питт. — Вынужден вам сказать, что сегодня же обращусь с этой просьбой к мировому судье.
— А я буду вам в этом препятствовать, сэр! — Макдафф стукнул кулаком по столу. — И можете не сомневаться, семья лорда Огастеса тоже будет против, а она пользуется влиянием. А теперь будьте добры убраться из моего дома!
Питт пошел к своему начальству с просьбой о разрешении на вскрытие лорда Огастеса, но ему сказали, что прежде чем обращаться к мировому судье, нужно хорошенько все обдумать. К этому вопросу нельзя подходить безответственно, и они должны все взвесить, чтобы не скомпрометировать себя.
Питт был рассержен и разочарован, но он знал, что этого следовало ожидать. Трупы аристократов не вскрывают без крайней необходимости, и смерть их не расследуется.
На следующий день Макдафф сделал все, что было в его силах. Питту пришел ответ прямо в его кабинет, что нет оснований обращаться к мировому судье с подобной просьбой. Он не знал, сердиться или радоваться по этому поводу. Без вскрытия вряд ли когда-нибудь будет доказано убийство. В свидетельстве указано, что имела место естественная смерть от сердечного приступа. А Томас достаточно узнал доктора Макдаффа, чтобы не сомневаться, что тот ни за что не откажется от своего диагноза, тем более публично. Но раз не было убийства, Питт вынужден будет доискиваться, кто вырыл тело и оставил его на видном месте. Однако он ни секунды не надеялся узнать ответ на этот вопрос. Со временем это дело погребут под более срочными, и Доминика и Фицрой-Хэммондов оставят в покое.
Но, конечно, тот, кто вырыл Огастеса из могилы, так легко не сдастся. Если он (или она) считал или даже знал наверняка, что совершено убийство, то у него (нее) могли возникнуть еще какие-то идеи на предмет того, как привлечь к этому внимание. Бог его знает, что он (она) сделает дальше!
Питт терпеть не мог нераскрытые дела. Ему была симпатична Алисия, и хотя она вела совершенно чуждый ему образ жизни, он даже сочувствовал ей. Ему не хотелось бы узнать, что она убила своего мужа или была к этому причастна. А ради Шарлотты он надеялся, что это не Доминик.
Пока что Питт ничего не мог сделать, и он вернулся к делу о подлоге, которым занимался до того, как лорд Огастес свалился с кеба к его ногам.