Слова о несправедливости убедили Шарлотту. На минуту она поставила себя на место Алисии, влюбленной в Доминика. Она еще помнила, каково это: волнения и муки, безумная надежда и отчаянное разочарование… И вдобавок Алисия была связана с мужем, лишенным и воображения, и чувства юмора. А потом он умирает, и ты наконец свободна! Но подозрение протягивает к тебе свои Уродливые щупальца и все пачкает. Никто ничего не говорит тебе прямо — все сочувствуют и улыбаются. Но как только ты уходишь, ядовитая кислота подозрения разъедает все вокруг. Тебя преследуют сплетни, и старые друзья больше не заходят к тебе с визитами. Шарлотта испытала это на своей шкуре.
— Я попрошу его, — пообещала она. — Не знаю, как он поступит, но я попрошу.
Лицо Доминика озарилось надеждой, и Шарлотта почувствовала себя виноватой: ведь она дала обещание, зная, что ее влияние на Питта ничтожно, когда дело касается его работы.
— Спасибо. — Доминик поднялся. Теперь, когда его страхи улетучились, движения снова стали грациозными. — Большое спасибо! — Он улыбнулся, и прошедших лет как не бывало: они снова были заговорщиками, затевавшими что-то безобидное — например, собирались стащить папину газету.
Когда Томас вернулся домой, Шарлотта ничего ему не сказала. Пусть сначала согреется, поговорит с Джемаймой и уложит ее спать, а потом поест и расслабится у огня. В кухне было уютно и тепло: целый день топилась плита. Стол был старательно выскоблен, на полках сверкали начищенные кастрюли. Фарфоровый сервиз в цветочек, стоявший в кухонном буфете, отражал газовый свет.
— Сегодня заходил Доминик, — небрежно бросила Шарлотта. Она чинила платье Джемаймы и потому не заметила, как напрягся муж.
— Сюда? — спросил он.
— Да, сегодня днем.
— Зачем? — холодно осведомился Томас.
Шарлотта слегка удивилась. Перестав шить, она взглянула на мужа.
— Он сказал, что ты сделал вскрытие этого лорда — как его там — в общем, того человека, который свалился с кеба, когда мы вышли из театра.
— Да, мы сделали вскрытие.
— И ты не нашел никаких убедительных доказательств. Он умер от сердечного приступа.
— Верно. Доминик приходил, чтобы рассказать тебе это? — У Питта был выразительный голос, превосходно выражавший все чувства. Сейчас в нем звучали саркастические нотки.
— Конечно, нет! — резко возразила Шарлотта. — Мне безразлично, от чего умер этот несчастный. Доминик боится, что подозрение в убийстве может вызвать сплетни, которые навредят многим людям. Ведь очень трудно отрицать то, что не говорится впрямую.
— Например, что Алисия Фицрой-Хэммонд убила мужа? — спросил он. — Или что это сделал сам Доминик?
— Не думаю, что он боится за себя, если ты на это намекаешь, — сказала она сдержанно и тут же пожалела о своих словах. Шарлотта любила Питта и чувствовала, как он уязвим. Однако у нее было сильно развито чувство справедливости, к тому же еще давала себя знать былая преданность Доминику. Питт сильнее, его не нужно защищать. Ему можно сделать больно, но это его не сломит.
— А напрасно он не боится, — сухо произнес Питт. — Если лорда Огастеса убили, то Доминик — первый подозреваемый. Алисия унаследует не так уж мало, не говоря уже о высоком положении в обществе. Она влюблена в Доминика, и это на редкость красивая женщина.
— Тебе не нравится Доминик, не так ли? — Шарлотта прекрасно понимала, что стоит за словами мужа.
Поднявшись, Питт подошел к окну якобы для того, чтобы поправить шторы.
— Приязнь и неприязнь не имеют отношения к делу, — наконец ответил он. — Я говорю о его положении. Если лорда Огастеса убили, то на Доминика подозрение падает в первую очередь. И было бы наивно считать иначе. Жизнь устроена не так, как нам хотелось бы; порой самые очаровательные люди, которых мы знаем и любим в течение многих лет, становятся способны на насилие, обман и глупость. — Питт оставил в покое портьеры и вернулся на свое место, так как ему хотелось проверить реакцию жены. Он не станет выяснять, что именно говорил ей Доминик и что оставил недосказанным.
Лицо Шарлотты оставалось спокойным, но Томас чувствовал, что она сердится, и не знал, по какой причине. Что ж, придется узнать, даже если это причинит ему боль: неведение хуже.