Тело майора обмякло, глаза были опущены, руки сложены на коленях. Он долго молчал, и Томасу было крайне неприятно вытягивать из майора секрет, которым его шантажировал Джонс. Однако выхода не было: слишком скудной была информация: ни точной даты убийства, ни оружия. Джонса задушили голыми руками. Правда, для этого требовалась сила, поэтому можно было исключить светских дам. Или то была служанка, привычная к тяжелой работе, с сильными руками? В настоящий момент Питту оставалось лишь постараться узнать все, что возможно.
Майор, маленький немногословный человечек, весьма чопорный, все же был солдатом. Он видел смерть и был обучен убивать, считая это своим долгом. Был ли секрет настолько важен для него, что он мог задушить Джонса и похоронить в могиле Альберта Уилсона?
— Почему вы заплатили так много за эти две картины, майор Родни? — настойчиво спросил Питт.
Майор посмотрел на него с явной неприязнью.
— Потому что у этого человека такие цены, — холодно ответил он. — Я не эксперт в области искусства. Все остальные платили ему столько же. Если цена чрезмерная, значит, меня ввели в заблуждение. И нас всех! Если то, что вы говорите, верно, то этот человек был шарлатаном. Но вы извините меня, если я не сочту ваше мнение бесспорным? — В его голосе звучали саркастические нотки, не свойственные майору. Родни встал. — А теперь, сэр, когда я сказал все, что счел нужным, позвольте с вами попрощаться.
Не было смысла противиться, и Питт это сознавал. Придется выведать секрет другим путем и вернуться, когда он будет лучше вооружен. Возможно, это просто какая-то глупость, о которой Джонс узнал от другого заказчика. Скажем, нескромность по отношению к женщине. Родни не позволяет об этом сказать чувство чести. Или это что-то такое, чего он по-настоящему стыдится: инцидент в Крыму, когда он проявил трусость, или карточный долг, который он не уплатил, или пьяная выходка…
Пока что придется это оставить.
Ранним утром Питт наведался к Сент-Джермину и обнаружил, что того нет дома — он отправился в палату лордов. Пришлось вернуться в его дом вечером. Питт замерз, устал и был не в лучшем расположении духа.
Сент-Джермин был также раздражен, поскольку прервали его отдых. Ему хотелось забыть о делах, посидев перед обедом за бокалом вина из своих погребов. Он с трудом заставил себя быть вежливым с Питтом.
— Я уже рассказал вам все, что знаю об этом человеке, — отрывисто произнес он, подходя к камину. — Он был модным художником. Я заказал ему картину, чтобы доставить удовольствие моей жене. Кажется, я один-два раза встречался с ним в свете — в конце концов, он жил в Парке. Однако я встречаюсь с множеством людей. Помнится, у него был несколько странный вид — многовато волос. — Он неодобрительно взглянул на взъерошенные волосы Питта. — Впрочем, художники и должны выглядеть несколько необычно, — продолжил он. — Мне жаль, что он умер, но, полагаю, он общался с неподходящими людьми. Возможно, фамильярничал с одной из дам, которых писал. Художники пишут не только светских дам, но и женщин из низших классов, если их привлечет колорит или черты лица. Наверное, вы это знаете не хуже меня. На вашем месте я бы поискал ревнивого любовника или мужа.
— Нам не удалось обнаружить портреты женщин, не принадлежащих к обществу, — ответил Питт. — Да и вообще, судя по всему, Джонс не был плодовит, а свои немногочисленные картины продавал по раздутым ценам.
— Вы уже упоминали об этом раньше, — сухо произнес Сент-Джермин. — Я не могу ничего сказать по этому поводу. По-моему, главное, чтобы портрет понравился заказчику. Такие картины редко перепродают. А если портрет разонравился, его ссылают в холл или на лестницу.
— Вы заплатили большие деньги за портрет леди Сент-Джермин, — не сдавался Питт.
Сент-Джермин поднял брови.
— Вы уже говорили и об этом, когда были здесь в прошлый раз. Жене понравился портрет, и это все, что меня интересовало. Если я переплатил, значит, меня надули. Меня это не особенно волнует, и я не понимаю, почему это должно волновать вас.
Питт уже не раз ломал голову над тем, каким образом Джонсу удалось заставить Сент-Джермина купить картину, которая тому не нравилась, да еще и по цене, которую тот считал сильно завышенной. Однако Томас так ни до чего и не додумался. Заставить леди Кэнтлей заплатить за молчание было легко. Что же касается майора, то, при его чопорности и нервозности, на него можно было надавить. Этот замкнутый человек средних лет, живущий вместе со своими сестрами, старыми девами, явно заплатил за то, чтобы его тайну не разглашали. Майора могла принудить к этому гордость.