Отличие язычества от мировых религий — не в этом, а в многобожии и в отсутствии единой церковной организации. У язычников обычно организация религиозной практики была общинная. Полное подавление отдельного человека общиной было характерно для первобытного строя вообще. Мировые же религии (особенно христианская церковь) построены на основе феодальной иерархии, но, несмотря на подчинение, они оставляли человеку личную ответственность, частично высвобождали человека, ослабляя его полную зависимость от общины, иногда даже противопоставляли ей. Кроме того для язычества характерна вера в судьбу, рок, фатум, в жесткую предопределенность всех событий — даже поведения богов, тогда как христианство, особенно раннее и восточное, оставляло человеку больше возможности добиться лучшей доли добрыми поступками и молитвами, надежду умолить бога. Наконец, язычники считали, что на том свете они будут продолжать ту же земную жизнь и уйдут туда такими, какими подошли к смерти, в том же статусе, с тем же имуществом, которое забирают с собой в могилу. Князь останется князем, раб — рабом. Чего добьешься на земле, тем и воспользуешься в посмертном мире. Для христиан же после смерти наступает совершенно иная жизнь, и земные приобретения там не понадобятся. На том свете будет воздаяние за земные страдания, и там будет смена социальных ролей (Введение 1987: 48, 98).
Неоязычники главный упор делают не на многобожие (они обычно выбирают какого-нибудь одного из древних богов), не на свободу от иерархии (они готовы установить свою жесткую иерархию). Для них очень привлекательно растворение личной воли и ответственности в общинной воле, в действиях толпы, в которой стержень — это воля вождя, а вождем во всякой секте мыслит себя автор учения. Общину они понимают как род, биологическое, расовое единство. Из первобытности они берут объединение в родовые группы, ненависть к инородцам. Христианской морали милосердия (отнюдь не всегда соблюдаемой и христианами, но провозглашаемой) они противопоставляют утверждение господства своего рода, клановое братство и кровную месть. Достижения цивилизации им чужды. Уведя своих прихожан на лоно природы и (главное) подальше от высокой городской культуры, они более спокойны за воздействие своего учения.
Известный московский социальный антрополог В. А. Шнирельман (1998, 2001, 2003) определяет неоязычество как общенациональную религию, искусственно создаваемую городской интеллигенцией из фрагментов древних локальных верований с целью «возрождения национальной духовности» и самобытности, а фактически они создают идеологию для новой социально- политической общности националистического толка. В русском народе сторонники «русского ведизма» видят всех восточных славян, не желая признавать разделения на русских (великороссов), белорусов и украинцев. По мнению Шнирельмана, православие не устраивает крайних националистов потому, что оказалось разбито на несколько церквей, а единство маячит только в язычестве. Мне кажется, что для националистов православие еще и слишком связано с правящей властью. Не случайно неоязычество почти не распространилось на мусульманских землях: ислам сам выдвинул оппозиционные властям течения — это отмечает и Шнирельман, давший внушительный обзор неоязыческих течений по всей бывшей территории Советского Союза (1998).
Нет в неоязычестве не только истинного знания, но и истинной веры: изобретая и подбирая себе образы и обряды, по крайней мере, лидеры общин, в основном люди из городской интеллигенции, веровать в свое обретение попросту не могут. Их экзальтация в большой мере наигранная, искусственная. Историк Васильев (2002: 103) резонно замечает, что правильнее называть это движение не неоязычеством, а квазиязычеством или псевдоязычеством. На мой взгляд, так называемое неоязычество есть отчасти игра, отчасти националистическое самоудовлетворение (одного психологического плана с онанизмом), и в большой мере политическая позиция.
Неоязычество — не изолированно российское явление (Шнирельман 2001; 2003). В последние десятилетия это поветрие проявилось во многих странах (например, Haack 1981), и везде оно сливается с ультра-национализмом, неонацизмом и движением «новых правых». В 1971 г. в Исландии было зарегистрировано Исландское общество старой веры Асатру, а в Лондоне была учреждена Языческая федерация (Щеглов 1999: 4). В 1973 г. языческий культ Асатру был признан как официально разрешенная религия в Исландии. Созданный в 1973 г. в Британии политеистический «Комитет Одина», преобразованный в 1980 в «Ритуал Одина», был в 1988 г. зарегистрирован в Британской палате как религиозное благотворительное общество (Пенник и Джонс 2000: 384). В 1994 г. в Польше собрались представители неоязычества из разных стран, чтобы координировать усилия, а в 1998 г. в Вильнюсе съехались на летний солнцеворот приверженцы «этнотрадиционных» религий со всего мира и создали Мировой Конгресс Этнических Религий (Щеглов 1999: 4-5).